– Бежим! – едва слышно выдохнул Воздвиженский.
Сам он куда бежать не знал, поэтому лишь чуть задержался. Пусть спасители покажут дорогу, а уж он-то не отстанет!
– Подожди. Пленных аминов не видел? – к удивлению Михаила поинтересовался Буйволов.
– Были со мной какие-то, – Воздвиженский все ждал, когда выскочат недавние похитители. Так ждал, что каждая клеточка тела была напряжена до предела. Он физически чувствовал неумолимый бег времени, и каждое ускользающее мгновение могло унести с собой призрак поманившей свободы.
Над ямой показалась голова. Единственный полностью здоровый пленник решил не дожидаться приглашения и выбраться на волю самостоятельно.
– Сколько их всего? – спросил Буйволов.
– Трое. Но двое раненых, – Миша все озирался, ждал, когда же наступит пора бегства.
– Придется вытаскивать, – вздохнул есаул и чуть хлопнул студента по плечу. – Не переживай. В селении почти никого нет. Куда-то местные джигиты ускакали. А с немногими оставшимися как-нибудь справимся.
До Воздвиженского впервые дошло, что валяющееся нечто – действительно человеческое тело. Вернее, труп одного из тех, кто на свою беду остался в селении.
Юноше стало немного не по себе. Самую малость. Все-таки, он понимал, что в данном случае речь идет о враге, да и не видел убитого вблизи, а на расстоянии к тому же в темноте он не казался страшным.
Не знал он и того, что во дворе валяется не труп, а всего лишь связанный часовой. Убивать полковник приказал только при отсутствии другого выхода. Кровь есть кровь. Прольешь, потом рискуешь не рассчитаться.
Гораздо страшнее оказалось оставаться на месте, когда душа изо всех сил рвалась прочь. Но Буйволов хладнокровно спустился в яму и одного за другим вытащил оттуда обоих раненных. Ему активно помогал тот амин, которому повезло выбраться самостоятельно. Лишь Цыганков оставался на некотором отдалении, очевидно, охраняя беглецов.
Потом был показавшийся очень долгим путь прочь от безлюдного селения. Михаил напряженно ждал, что сейчас кто-нибудь выйдет во двор, заметит медленно продвигающихся, обремененных ношей людей. Но тут повезло. Ночью в сельской местности принято спать. Вот все и спали. Кроме тех, что ушли в повторный набег.
Наконец, отошли достаточно далеко, и из темноты навстречу вышло несколько фигур. Воздвиженский невольно вздрогнул, однако, успокаивая, прозвучал голос Кречетова:
– Все в порядке?
– Да, Андрей Владимирович, – отозвался Буйволов.
Казаки уже подхватили раненых, провели чуть дальше, туда, где в укрытии дожидались кони. Включая запасных.
Лишь когда все страхи и опасения остались далеко позади, и уже была проделана изрядная часть пути между горными склонами, Михаил с некоторым раскаянием осознал, что ни разу за все бегство не вспомнил о прелестной атаманской дочери. Перед мысленным взором немедленно появились глубокие загадочные глаза, хотя все остальное лицо почему-то терялось, было размытым, нечетким, словно уже улетучивалось из памяти. Но юноше вполне хватило и одних глаз.
Сразу вернулись недавние, позабытые за бегством мечты. Даже показалось, что в этот самый миг девушка, ужасно смущаясь и волнуясь, осторожно выходит из дома, оглядывается по сторонам и направляется к пустой – увы! – яме.
Возникшая картинка оказалась настолько яркой и правдоподобной, что Воздвиженский застонал. Хоть возвращайся обратно!
– Что случилось? – вздрогнул ехавший рядом Бестужев.
Как ни странно, в вопросе совсем не было привычного высокомерия. Напротив, в тоне голоса промелькнуло сочувствие.
– Ничего, – смутился Михаил.
Однако человеку порою достаточно толики участия, чтобы возникло желание поделиться наболевшим, волнующим. Этому помешало одно – объявленный в самом начале движения категорический запрет на любые разговоры.
Ехали той же дорогой, что и к селению. Лучше потерять время на объезд, чем наткнуться на возвращающихся хитчей. Еще во время операции Буйволов, захватив часового живым, узнал от него, что большинство соплеменников ушло в набег, после чего хорошенько связал пленника.
Пусть война не терпит сантиментов, брать лишний раз грех на душу не хотелось. Одно дело – убить кого-то в бою, и совсем другое – хладнокровно зарезать безоружного. Воин и палач – разные категории. В самом крайнем случае надо хорошенько разозлиться. Так, чтобы глаза застлало кровавой пеленой.
Конечно, по Караванной Тропе было бы еще быстрее и безопаснее. Только есть вещи, которые лучше не делать. Если не хочешь потерять уважение других. И себя.
То, что война вокруг все-таки кипит подтвердилась перед рассветом. В отдалении послышались редкие выстрелы винтовок.
Как раз со стороны селения аминов.
Бой вспыхнул опять под утро. Только на этот раз налетчиков ждали. Отказавшись от активных действий, амины тем не менее довольно неплохо подготовились к обороне, и теперь пальба звучала только на окраинах селения.
Это были не стройные залпы. Выстрелы гремели беспорядочно, но для кремневых ружей достаточно густо. Так что повадившимся нападать разбойникам наверняка приходилось несладко.
После некоторого колебания Мюллер поправил пенсне и взялся за винтовку. Он был штатским человеком, и в то же время – не новичком в различных экспедициях. А в пути частенько случается всякое. Причем, плохое – чаще хорошего.
– Сидите, Карл Иванович, – попробовал остановить его монах.
Отцу Александру брать в руки оружие не позволял сан.
– Вы не понимаете, батюшка. По всем законам гостеприимства гость обязан защищать хозяина, подвергшегося нападению, – покачал головой профессор. – Раз уж мы здесь гости…
Перед этим путешественники не спали всю ночь. Вид открывшегося взорам чужого неба довольно быстро породил у Мюллера привычный научный зуд. Если очень постараться, то по виду созвездий можно вычислить, в какую часть мироздания занесло экспедицию при проходе ущелья. Работы при подобных вычислениях – непочатый край, насколько было известно профессору, никто и никогда из астрономов до сих пор не занимался этим, но при известном труде, вспомнив собственные познания о небесных светилах, кое-что в первом приближении сделать было реально. Главное – делать, а результат рано или поздно приложится.
– Бог везде един, – спокойно сделал свой вывод отец Александр.
Научных знаний у него было, разумеется, намного меньше, чем у профессора, зато вера не позволяла видеть в случившемся ни необъяснимого чуда, ни какой-то трагедии.
Трагедии не видел и Мюллер. Правда, по другой причине. Разве не заманчиво для настоящего ученого побывать там, где еще не ступала нога человека?
Или, ступала? Вдруг местное население – потомки тех, кто таким же странным образом перенесся через бездны пространства? Тогда становилась понятна языковая проблема. Речь с течением времени могла несколько поменяться, однако сохранилась некая основа, благодаря которой стало возможным хоть как-то понимать друг друга. И пусть будущее сулило немало сложностей, Мюллер в данный момент пребывал в некоторой эйфории.
