– Кого вы считаете людьми?
– Всех, пока они не доказали обратного. Имейте в виду – случившееся все равно станет известным. Но только в иных интерпретациях. Например, в них не будет того, что некоторые граждане Альянса пусть и запоздало пытались помочь караванщикам. Об этом вы не думали?
Подобный поворот действительно не приходил уцелевшим посланникам сенатора в головы. Может, из-за их молодости.
– Все. Выступаем. Смею заметить – я в экспедиции царь, Бог, и воинский начальник. Если идете с нами, обязаны меня слушаться. Не согласны – имеете право перемещаться самостоятельно в любом направлении.
После случившегося оставаться вдвоем не хотелось даже под страхом наказания.
Но и идти пешком все-таки не пришлось. Бестужев галантно оказался рядом с дамой и с высоты седла протянул ей руку:
– Прошу вас.
Без уточнения – мадам перед ним, или все-таки, мадемуазель?
Крюков взял с собой в седло Айзека. Раз уж воевали вместе, то как не помочь человеку?
Впрочем, далеко отъехать не удалось.
Встречных всадников было шестеро. Как всегда в здешних краях, все при ружьях и саблях, но у Караванной Тропы свои законы, и ни один не попытался хотя бы дотронуться до оружия.
Группа настороженно остановилась. Путешественники тоже последовали их примеру, и лишь спустя долгую минуту Кангар не спеша проследовал к своим не соплеменникам, так к землякам.
Переговоры вышли сравнительно долгими. Проводника внимательно выслушали, задали массу вопросов, на что-то ответили сами, а затем встречные аборигены наконец-то тронулись навстречу путешественникам.
– Их послал Джавад, – сообщил Кангар своим спутникам так, будто это имя могло что-то сказать далеким от местных реалий людям.
– Сам Джавад? – картинно изогнул бровь Бестужев.
– Поручик! – предостерегающе произнес Кречетов.
Не хватало еще, дабы аборигены восприняли вопрос как утонченное издевательство!
– Кто он такой?
– Джавад – один из самых уважаемых и богатых людей в горах. Мейр Барата, – пояснил проводник. – В городе услышали далекие выстрелы, и Джавад послал своих людей узнать, в чем дело?
Полковник не стал уточнять, сказал ли Кангар аборигенам о случившемся? Это было ясно без особых пояснений.
Лица аборигенов, как обычно, были довольно бесстрастны, маловыразительны, но враждебности не чувствовалось. Напротив, показалось, или нет, они смотрели на путников с одобрением, и даже вроде бы с определенным восхищением.
Оказалось, новости в горах разносятся поразительно быстро, будто их разносят орлы, или уж скорее – говорящие рархи. Вроде, никто не посылал гонца в город, однако там уже было известно о предотвращенной войне, замирении двух соседних поселков и о роли в том могучего офицера. Равно как и о пророке иной веры, чудесным образом исцелившем несколько человек. В последнем случае молва сильно преувеличила результаты отца Александра, так на то и молва.
Теперь к подвигам путешественников добавилось обнаружение и наказание преступников, и уж абсолютно немыслимым казалось уничтожение летающей машины, которая казалась аборигенам неуязвимой.
Разумеется, аборигены не любили жителей Порта, да и за что их любить, когда памятны некоторые их, пусть уже старые, вмешательства в своеобразную местную жизнь? Если нашелся кто-то, сумевший хоть немного отплатить за былые обиды, на него поневоле станешь смотреть, как на друга.
Вот зависть читалась отчетливо. Очень уж хотелось встречным получить нагруженные на заводных лошадей винтовки. Такое богатство – с ума сойти можно!
Только – желай, не желай…
Разговор был коротким. Пятеро посланцев Джавада устремились к месту недавнего боя, шестой – галопом помчался по горной дороге докладывать новости своему господину. Приближающая ночь заставляла всех торопиться, да и приказ необходимо выполнить возможно точнее и в срок.
– Вас тут знают, поручик, – сидевшая позади Бестужева Элизабет освоилась называть гвардейца по званию, против чего последний отнюдь не возражал. – Вы довольно быстро завоевали популярность среди аборигенов.
– Нас знают везде, – самодовольно усмехнулся офицер и не удержался. – Но что значит слава, по сравнению с нежными ручками, обнимающими сейчас мой стан?
Гвардеец был частым гостем в будуарах светских дам, разумеется, водил знакомство с женщинами полусвета, всегда готов был на равных пообщаться с хорошенькими служанками, а вот такую женщину, как его спутница. Видел впервые. Понятно, присутствие Элизабет будоражило кровь, вызывало различные несвоевременные желания.
Если в женщине должна быть загадка, то в Элизабет не было ничего известного. Даже смотрела на мир она не по-женски, а уж кое-какими манерами вообще не походила на слабое существо, и даже на мужчин взирала без привычной поручику оценки. Будто противоположный пол вообще не интересовал спутницу, причем, не только участники экспедиции, но и собственные соратники, включая Айзека. А вот тот как-то странно взирал то на одного, то на другого путешественника, будто напротив имел женскую сущность.
Может, она действительно не подруга главного посланца сенатора, а его сестра, настолько высоко стоящая на местной социальной лестнице, что привыкла взирать на окружающих свысока? Только почему тогда у нее вызывает явное удивление обычная мужская предупредительность в виде протянутой в положенных случаях руки, или в неизбежной по отношению к дамам вежливости?
– Вы же не хотите, чтобы я упала? – спросила Элизабет.
– Да как вы могли такое подумать? – возмутился поручик. – Уронить – вас? Да я вас на руках по жердочке через пропасть перенесу – и буду счастлив!
– Что за бредовые желания? Зачем носить кого-то на руках? Или я сама ходить не в состоянии?
Бестужев едва не поперхнулся. Он с искренностью гусара говорил комплименты и был готов подтвердить их делом – для Элизабет, а то и отстоять их у барьера для остальных, и тут такой результат!
– Женщины существуют для того, чтобы мужчины лежали у их ног, носили на руках, поклонялись им, дарили цветы, – перечислил Бестужев.
Увы, ни цветов, ни даже травинки по сторонам не было, сплошные камни, отнюдь не относящиеся к разряду драгоценных.
Руки девушки едва не разжались, а сама она постаралась отодвинуться от сидящего перед ней мужчины, перестала прижиматься к нему, даря восхитительные мгновения прикосновения женского тела.
– Не понимаю вас, поручик, – призналась Элизабет.
Нет, но подобную реакцию Бестужев точно ощущал впервые. Бывало всякое – ответная страсть, притворство, игра, возмущение, пару раз – пощечины, когда комплименты воспринимались утонченным оскорблением, или казались переходящими грань приличий, но такое…
– Вас ни разу не носили на руках? – спросил обескураженный гвардеец.
