Оставалось отступить во внутренний двор, туда бронированное чудовище не втиснется, но сколько мы там продержимся?
Страха не было, лишь азарт. Крышу снесло, и только какая-то часть сознания отстраненно анализировала происходящее.
Я даже не сразу понял: кажущаяся гибель обернулась нежданной подмогой. Пулеметы бэтээра заработали, и отнюдь не по нам. А за первым бронетранспортером уже появился второй, и под прикрытием брони шли солдаты с белыми повязками на рукавах…
– Нам сразу передали ваше донесение, – втолковывал мне какой-то майор, которого я видел на вокзале в числе прибывших. – Они хотели идти на помощь сами, просто мы оказались ближе. Только сняли часть техники с платформ…
Простые фразы доходили до сознания с большим трудом. Переход оказался чересчур резким даже для меня. Бойцы вообще находились в полной прострации. Я курил, хотя, когда успел, понятия не имею. Лишь вдруг осознал, что в пальцах зажата сигарета.
– Кто хоть на нас напал? – С трудом выдавил то, что подсознательно не давало покоя, но не могло всплыть под плотным внешним воздействием.
– Разбираемся. Бои вспыхивают по всей Москве. На той стороне – часть внутренних войск, часть армии, кантемировцы с таманцами, какие-то непонятные ополченцы, в общем, полный винегрет. За что выступают – понятия не имеют. Выполняют приказ правительства, как говорят. Но правительство открещивается, мол, подобных приказов не отдавало. Вернее, те из министров, кого мы смогли найти. Короче, еще разбираться и разбираться. Плюс – вообще доморощенные формирования, кстати, не так плохо вооруженные.
Интересно, а мы выступаем под какими лозунгами? Тоже оправдываемся приказом свыше? Истинные цели знает руководство, а чем объясняют действия солдатам и простым офицерам? И будет ли лучше в результате нашей победы или нашего поражения? Власть ради власти, как было в результате Февраля и Октября, или власть ради Родины? Сколько крови уже пролилось и еще прольется?
Проливать ее еще пришлось. День выдался бесконечный. Мы продвигались вдоль улиц, как положено – броня, и цепочки пехоты вдоль стен, временами вступали в бой, потом продвигались дальше…
Москва превратилась в одно сплошное поле боя, если слово «поле» подходит к гигантскому мегаполису. Кое-где полыхали пожары, по счастью, весьма редкие. Почти повсюду шла стрельба. Стекольщикам предстояло столько работы, на год точно хватит. А уж сколько автолюбителей в момент остались «безлошадными» – подсчитать невозможно. Повсюду стояли бывшие транспортные средства, изрешеченные, исковерканные, сгоревшие…
В конце пути, или на каком-то из его ответвлений, я все-таки повстречал Линевича и доложил об исполнении поручения, а особенно – о последующем возвращении.
– Знаю, – кивнул Константин. – Остается вопрос – с какой стати вас так упорно пытались уничтожить? Не иначе кто-то им сообщил о вашей миссии или же вас просто приняли за других. Более важных. После победы обязательно надо будет разобраться.
Угу. Война все спишет.
– Как вообще ситуация?
– Знаешь, гораздо лучше, чем в обед. Мы потихоньку зачищаем город. Реальная власть перешла к чрезвычайному комитету, и объявление с минуты на минуту уйдет в эфир. Плохо лишь, президент с ближайшими приближенными успел удрать. Предположительно – на самолете. Мы же не знали, что его ждет заправленный и готовый к взлету борт. Скоро где-нибудь всплывет и начнет вещать на всех «голосах», обещая и кары, и милости. Заодно обвинит нас в фашизме, коммунизме, тоталитаризме, волюнтаризме, национализме, сталинизме…
– В анархизме, в антиглобализме, в кретинизме… – охотно продолжил я список. – Милости при существующем строе получали лишь избранные, а кары давно не страшны. Насколько понимаю, у всех хватает своих забот, чтобы беспокоиться о наших правах и свободах.
– Правильно понимаешь. Пока все, что знаем: для западного обывателя случившееся – лишь некоторая приправа к происходящему у них. Наверняка еще злорадствуют: не только в европах такое. Проглотят, куда они денутся в нынешнем бессилии?
Отдохнуть мне приятель не дал. Правильно сделал. Самое главное – не задумываться и переть вперед. Лучше пусть голова будет забита сиюминутным. Глобальные проблемы здорово ухудшают настроение и заставляют колебаться даже в самом очевидном.
Меня послали аж к Останкино в сопровождении небольшой колонны. Как понял – для охраны всевозможных комментаторов, обязанных запустить телепрограмму для всех мест, где сохранились древние телевышки. Обещало правительство восстановить прежние, да руки у него, разумеется, не дошли.
Здесь перед нами шел нехилый бой. Десятка два единиц различной бронетехники ощетинились стволами на все стороны. В промежутках виднелись залегшие люди в камуфляже. Несколько бронетранспортеров стояли сожженными, и пара танков – тоже, причем одному досталось так, что башня валялась далеко в стороне. Боекомплект рванул, дело нередкое.
Сейчас было уже тихо, однако сразу возникла мысль – а ну как нам придется быть следующими, кто захочет разгромить защитников телевышки! В том смысле, что защитники не захотят допустить нас к вещанию. Ничего личного – у нас приказ, у них – тоже.
Обошлось. Правда, нервов это стоило, опять-таки переговоры, но обосновавшиеся тут солдатики уже не знали, кого им слушать, а мы вроде были своими.
Командовавший обороной майор совсем очумел от неопределенности и был только рад, что наконец-то появилось Лицо, Облеченное Доверием. Уже молчу о приведенном мной подкреплении.
Оборону я, как мог, укрепил, наметил кое-какие меры, проследил, чтобы комментаторы отправились вещать, но дальше меня сдернул с места очередной приказ Линевича.
Потом я оказался возле Кремля, потом носился по его территории, отыскивая то одного, то другого. Навестил парламент, вновь передал кому-то из охраны предназначенный для него пакет. Опять Кремль, а в промежутках – стрельба, правда, небольшая, свист пуль, маловразумительные бои…
Как-то незаметно огонь в разных частях города стал стихать. Повлиял ли подход воздушно-десантной бригады, устали ли воюющие или просто решили – а во имя чего? Кого-то уничтожили, кто-то предпочел потихоньку затесаться в ряды победителей, совсем как в приснопамятном девяносто первом году, когда каждый гордо вспоминал о защите лично им Белого дома…
Я даже успел поесть прямо у техники какие-то консервы с сухарями. Не то обед, не то ужин…
А ночка выдалась еще та! Начальство заседало, я же, вкупе с прочими адъютантами, референтами, секретарями, носился взад-вперед с мелкими поручениями и проклинал судьбу на чем свет стоит. Нет, вот закончится горячий период – и все. Повторная окончательная отставка. Меня давно Виктор ждет. Не люблю сельскохозяйственные работы, только на фоне происходящего сейчас они кажутся раем. Своего рода отдыхом от суеты.
В городе иногда еще постреливали. Просто основной накал страстей явно спал, и продолжали воевать лишь самые упертые и увлекающиеся. Где-то кто-то страдал бессонницей и с маниакальной настойчивостью не давал спать окружающим.
