– Подписки – ерунда, – Плужникову никакая заграница не светит, и все его мечты ограничены скорым уходом на пенсию. – А вот как заставят водить солдат в столовую образцово-показательно под барабан, да все свободное время изучать съезды партии…
Птичкин едва не давится колбасой. Неплохой он парень, только замполит и есть замполит.
– Интересно, – добавляю я свои пять копеек. – Только в нашей армии есть понятие – отличник боевой и политической подготовки. Так кого мы растим? Воинов или?..
Дядя Саша одобрительно хлопает меня по плечу, я же не выдерживаю и с чувством скандирую:
– Он был боец и коммунист. Стрелял хреново, но идейно…
Ржут все. Хохочут мои взводные, заливается Ковбой, басом смеется Кравчук, похохатывает Портных, и даже Птичкин улыбается.
– Эх, люблю тебя, Андрюха! Давай выпьем! – Плужников щедро расплескивает самогон по кружкам.
Выпитое делает меня добрее. Хочется всем людям доставить радость, и я доверительно предлагаю саперу:
– Дядя Саша, мешок сахара возьмешь?
– Спрашиваешь!
Кравчук смотрит на меня с неодобрением. Его хохляцко-старшинская натура не ободряет сам принцип дележа. Но я командир, и возразить, да еще в присутствии дяди Саши прапорщик не решается.
– А я всем браги приготовлю, – сообщает Плужников.
– Два мешка, – добавляет от себя Лобов.
Мы уже предвкушаем грядущее, словно никаких дел впереди у нас больше нет. Забыты даже послы и прочие поверяющими, как и то, что утром всем нам надлежит выглядеть огурчиками.
Кстати об огурчиках. Я вылавливаю из банки дар болгарских друзей и отправляю его в рот. Голова слегка плывет от выпитого, и не хочется забивать себе голову какими-то проблемами и делами.
– Не о том говорим. Да? Тут же женщины есть. Ученые. Может, заглянем в гости? – Абрек плотоядно облизывается.
– Лекцию по физике послушаем, – смеется Тенсино.
– Какой физика, дорогой? – не понимает Бандаев.
– Как – какой? Женщины же ученые. Вот и будут говорить с тобой о своих увлечениях. Всяких там законах Ома, теории относительности, диодах с триодами.
– Им там всем лет по сорок, – вставляет Лобов. – Или по пятьдесят. В науке пока выслужишься.
– Не может быть! У каждого ученого лаборантка есть, – уверенно поясняет Птичкин, словно всю жизнь провел в научной среде.
Колокольцев смотрит на меня, но я покачиваю головой, и лейтенант согласно молчит.
– Полкач велел охрану к ученому городку выставить, – сообщает Ковбой.
– Что? – мгновенно заводится Тенсино. – Какую охрану? Мне, значит, уже по лагерю свободно пройти нельзя? Сейчас я покажу часовым, кого тут охранять надо!
– Остынь! – обрывает его дядя Саша. – Охота вам о всякой ерунде болтать!
Он возится под столом, отбрасывает в сторону пустые бутылки, и, наконец-то находит одну непочатую.
– Последняя?! – с ужасом спрашивает Тенсино.
Перед лицом суровой реальности офицеры и прапорщики мгновенно забывают о всякой ерунде.
Я с укоризной смотрю на Кравчука за то, что недоглядел и не обеспечил соответствующим количеством боекомплекта.
– Надо идти в гости! – подсказывает Лобов.
– Точно! К Пермякову! Мы ему на выручку шли? Шли. Значит, с него причитается, – подхватывает артиллерист.
Но нас опережают. Ввалившаяся в гости толпа включает едва ли не всех офицеров и прапоров батальона во главе с Хазаевым.
– Товарищи офицеры! – с места объявляет комбат. – Сколько говорить: пьем, так все!
На столе под общие восторженные возгласы появляется самая настоящая водка.
– Автомобилисты поделились, – довольно поясняет Пермяков. Он порядком на взводе, и лицо цветом напоминает вареного рака. – Даже лишнего не взяли.
– Надо будет держать с ними контакт, – говорит кто-то, но Хазаев вносит ложку дегтя в радужные планы.
– Не получится. Слышал, отныне все грузы будут сваливаться у Врат, а оттуда их возить уже будут наши.
Да, лафа закончилась, не начавшись. В военторг не поступает ни капли спиртного. Жизнь за Родину отдать ты обязан, но выпить при этом – ни-ни. По ту сторону хоть дуканы были. Дорого, но мало ли какая нужда может приключиться?
– А местные хоть пьют?
Вопрос заинтересовывает всех, но, увы, никто не знает на него ответа. Общее мнение – должны.
– Нас хоть к ним пустят?
– Группами, товарищи офицеры, только группами. По пять человек и замполиту, – авторитетно заявляет Плужников.
– А замполит – не человек? – вскидывается Птичкин.
Зря он возражает саперу. Дядя Саша политиков на дух не переносит, и максимум его поблажек – он еще может кого-то уважать исключительно как человека.
– Разве нормальные люди могут выбрать такую специальность? – Плужников поворачивается к нам за поддержкой, хотя ни в какой помощи не нуждается. – Вы только вдумайтесь в это слово. Замполит! С виду – вроде офицер, а только и умеет, что руководить оформлением ленинских комнат, да собрания проводить. И на хрена такие в армии нужны?
– Дядя Саша! – предостерегающе произносит Хазаев.
– Что – дядя Саша? Я больше сорока лет дядя Саша!
– Прямо, как родился, так и дядя? – спокойно осведомляется комбат.
– Не тетя же!
Но цель Хазаева уже достигнута. Плужников успел потерять нить мысли, и теперь вожделенно смотрит на наполненный водкой стакан.
Подумайте: настоящей водкой!
Хотя, как понять это слово тем, кто в любое время может сходить в нормальный магазин и спокойно купить хоть бутылку, хоть две…
Колокольцев не выдерживает и под гитарный перебор запевает нашу «заречную» цыганочку:
Как хочу я водки русской
С надлежащею закуской!
Не могу я пить шароп,
Он меня загонит в гроб!
43
Утро не радует. Голова тяжела, словно кто-то залил ее чугуном, во рту гадко, тело наполнено слабостью, и все существо так и молит еще хотя бы о часике сна.
Кто и когда интересовался нашими желаниями? Развод в воинской службе – дело святое.
От вчерашнего добродушного настроения полкача не осталось следа. Всем достается в хвост и в гриву за прегрешения вольные и невольные, а равно – просто так, для должной острастки и авансом на будущее.
– Вот вы, товарищ старший лейтенант, – доходит очередь и до меня, – спокойно здесь стоите, а у вас до сих пор ротные помещения как следует не оборудованы. Не воинская часть, а временная стоянка какая-то!
Я не возражаю, хотя в лагере ни меня самого, ни вверенной роты практически не было. Только думаю – и когда Николаич успел? Не иначе, вчера, пока мы находились на операции, и в модулях оставались одни дневальные.
