Стыд и непонимание жгли с такой силой, что долгожданная встреча с бароном помимо радости принесла тайное желание поскорее расстаться и уже наедине попытаться разобраться в случившемся.
– Вы же ездили в Рудню. – Тетушка была в курсе событий. Вернее, с ней поделилась Ольга. – Что там сейчас творится после банды? Как там вообще?
– Пожалуй, никак. Сама Рудня – не то крохотный город, не то большое село. А творится… Что там может твориться?
– Но жертв много? – не отставала тетушка.
– Много, Настасья Петровна. Очень много, – вынужден был признаться барон.
Он бы и не признался, да только слухи все равно достигнут этого благословенного дома завтра же утром. И то лишь потому, что по нынешним временам не каждый отважится с наступлением темноты пойти в гости даже к самым ближайшим соседям.
– Спаси и сохрани! – с чувством перекрестилась тетушка. – Что творится на свете!
– Там оставалась часть банды? – Ольга в очередной раз справилась со смущением и смотрела на офицера пытливо, пытаясь понять, насколько он рисковал.
– С чего вы так решили, Ольга Васильевна? – С уходом капитана Раден выглядел беззаботным человеком. Насколько вообще может выглядеть беззаботным офицер на войне.
– Только не говорите мне, что вы порезались бритвой.
Настасья Петровна тоже внимательно присмотрелась к лицу ротмистра и всплеснула руками.
– Кто ж это вас так?
– Мелочи жизни. Я порою бываю таким неловким! – На этот раз улыбка барона была добродушной. – Вот варенье у вас, Настасья Петровна, объеденье! Кажется, век такого не едал.
Он так старательно уходил от ответов, что Ольга поневоле заподозрила худшее. Только что может считаться худшим в такие дни?
– А вы накладывайте себе, накладывайте! – Настасья Петровна расцвела от радости. – Мой покойный муж тоже всегда был в восторге от моих варений.
– Я бы с радостью, Настасья Петровна. Признаться, люблю сладкое, но только мне пора, – вздохнул Раден.
– Куда же вы, барон? – Чувство невольной вины заставляло Ольгу быть более нежной со своим гостем.
– Заночуйте у нас. Места в доме много, – поддержала ее тетушка. – На улицах сейчас неспокойно. Постреливают.
Слово прозвучало так, как раньше говорили: «Дождь».
– Ерунда. У меня есть зонтик, – улыбнулся Раден.
– Зонтик?
– Я вооружен, – пояснил ротмистр.
– Но все равно. Ночью в таком виде… – На лице Ольги отразилось переживание. – Люди разные…
На солдатской гимнастерке барона висел «Владимир», а на плечах золотом поблескивали парадные довоенные погоны.
– Ничего. Нельзя же прятаться на собственной земле! – Совсем недавно Радену пришлось переодеваться в солдата, и это воспоминание несколько тяготило его, как нечто недостойное офицера. – И потом, вы уж извините, но я действительно забегал на минутку. Мы на казарменном положении.
Это меняло дело даже в глазах женщин. Они привыкли, что главное в жизни мужчины – его долг, и не собирались оспаривать данное право.
– Я вас провожу, барон. – Ольга поднялась следом.
Уже у самой двери Раден посмотрел на девушку с нежностью и заботой и тихо произнес:
– Я должен вас предупредить, Ольга Васильевна. Похоже, что вы были правы.
– О чем? – Ольга думала сейчас совсем о другом.
– О нашем утреннем разговоре. Поэтому очень вас прошу. Будьте осторожны. Я, собственно, и пришел, чтобы предупредить вас об этом.
– Спасибо. Но я неплохо стреляю. – Девушка наконец поняла, о чем идет речь.
– Не всегда все решает меткость, Ольга Васильевна. Иногда надо еще и знать, в кого послать пулю. Имейте в виду: они очень живучи. – Барон нежно коснулся губами девичьей ладони, выпрямился и привычно щелкнул каблуками. – Честь имею!
Раден ушел в тот момент, когда Ольга потянулась к нему всем телом. Так хотелось слиться в поцелуе! А он этого не понял…
Не решился понять.
Глава девятая
Отъезжать чересчур далеко автомобиль не стал. Он лишь свернул пару раз на перекрестках, словно водитель поставил цель уйти от возможной слежки, а затем оказался у небольшого двухэтажного дома, ничем особым не выделяющимся из других разномастных домов.
– Остановись, – коротко приказал капитан.
Шофер, солдат довольно интеллигентного вида, одетый, словно для контраста с начальником, в заплатанную гимнастерку на два размера больше, послушно затормозил машину у подъезда.
Вообще-то, у единственного школьного автомобиля был другой водитель. Только он бесследно исчез на другой день после боя с бандитами. На похоронах своего полковника был, потом же словно растворился в толпе, и больше его никто не видел.
Не он первый, не он последний. Из всей школьной обслуги остались только шесть солдат, остальные давно покинули город. Большинство с ведома полковника, получив все положенные в таком случае документы, а кое-кто и так, выйдя за ворота и никому ничего не сказав.
Странностью было только то, что водитель оставался на службе добровольно, уходить никуда не хотел и вообще разделял взгляды Мандрыки на нынешнее положение и необходимость что-то делать для восстановления порядка.
С другой стороны, люди быстро меняются в наполненные событиями дни. Сколько их, порядочных и надежных, поменяло свою суть и предпочло наплевать на все прежде дорогое! Как их обвинить, когда другим стал сам мир? Да и настоящая борьба всегда ведется во имя, а не только против. Посчитал человек, что дальше что-то делать нет никакого смысла, и что?
Во всяком случае, следствия по исчезновению назначать не стали. Приказа на это Либченко не дал, самодеятельность же в армии не принята. Да и времени на это нет.
Нового водителя Либченко привел на следующее утро. Как начальник, отчета никому не дал. Собственноручно вписал в ведомость личного состава рядового Козлова да обронил невзначай офицерам, что солдат вышеназванный Козлов бывалый, на войну пошел сам, да так и прорулил все три года.
Впрочем, всем было не до нового водителя. Юнкера склонялись к тому, что их прежний начальник просто поступил бы в распоряжение Аргамакова. Раз у Аргамакова есть целая рота, в которой на должностях командиров отдельных винтовок служат исключительно офицеры, то и юнкерам незазорно выступать в том же качестве. Вплоть до самой победы.
В победу юноши верили со всем пылом молодости. Еще кто-нибудь бы подсказал, в чем в подобных условиях будет заключаться победа.
– Жди здесь. – Щеголеватый капитан легкой походкой самоуверенного человека поднялся по ступенькам крыльца и скрылся в доме.
Там его давно ждали. Гражданин по борьбе с контрреволюцией Яков Шнайдер со своей обворожительной секретаршей и командир одного из подчиненных Шнайдеру отрядов. Подлинного имени командира никто не знал, сам же он велел называть себя Давидом. Просто Давидом, не прибавляя ни отчества, ни какой-нибудь фамилии.
