Все полчаса, которые барон провел у Ольги, Калинкин терпеливо стерег коней. Наконец дверь открылась, Раден упругой походкой вышел на улицу и легко, едва коснувшись стремени, взлетел в седло.
– Не заскучал, Михаил?
– Да что вы? Виноват. Никак нет, господин ротмистр! – спохватился доброволец.
По губам Радена скользнула добродушная улыбка.
Ревность и подозрение оставили на сердце неприятный осадок, однако барон упорно убеждал себя, что Либченко заявился всего лишь с дружеским визитом. Да и нелепо ждать, что у такой прелестной девушки нет ни одного кавалера. Напротив. Они толпами должны осаждать дом, караулить под окнами, напрашиваться в гости, совершать безумства ради одного-единственного благосклонного взгляда…
Наверняка так раньше и было, пока война, а затем революция не разбросали поклонников по всему свету.
Ничего, еще посмотрим, кого предпочтет гордая красавица!
Должно быть, барон произнес фразу вслух, поскольку ехавший рядом Калинкин немедленно поинтересовался:
– Что-то сказали, господин ротмистр?
– Запомни, Миша. Офицер не говорит. Офицер приказывает. В случае надобности – требует доложить. И лишь в положенные дни беседует на предусмотренные уставами и традициями темы.
Нет, настроение Радена определенно улучшилось.
Юный доброволец никак не мог решить, шутит офицер или, напротив, говорит серьезно.
– У тебя девушка есть? – спросил барон.
– Нет, – смутился Калинкин.
Он был влюблен в одну, но та не замечала гимназиста, и потому называть девушку своей не поворачивался язык.
Барон собрался добродушно подшутить над юношей, однако в ближайшем переулке завозились, заругались, и женский голос громко крикнул:
– Помогите! Спасите!
– За мной! – Раден не колебался ни секунды.
Он послал коня на голос, и спустя несколько мгновений оказался на месте происшествия.
Уже окончательно стемнело. Нигде не горели фонари, сквозь закрытые на ночь ставни не пробивалось ни луча, однако луна давала достаточно света. Словно вечная земная спутница решила отчасти восполнить людские огрехи и поработать в качестве светильника.
А вот то, что этот светильник освещал, Радену очень не понравилось.
С десяток солдат, судя по распахнутым шинелям, из тех же осточертевших запасных окружили какую-то не то девушку, не то даму, лапали ее и уже приступили к срыванию одежды.
В последнем барон был до конца не уверен. Попробуй различи творящееся в кругу даже с высоты седла! Но то ли показалось, то ли ухо уловило треск разрываемой материи.
– Отставить! – командно рявкнул Раден.
И такая привычная властность прозвучала в его голосе, что солдаты прекратили свои забавы, повернулись к наскочившему на них офицеру.
– Разойдись!
Случись подобное чуть раньше, солдаты не выдержали бы, выполнили приказ. Сейчас же неповиновение всем и вся зашло так далеко, что превратилось в устойчивую привычку. Вместе да при хорошем численном преимуществе солдаты привыкли считать себя силой, перед которой трепещут даже граждане из правительства. А уж об одном-двух всадниках не стоит говорить.
– Гликось, охфицер! – радостно, пьяно и визгливо выкрикнул один из запасных.
– Точно! – подтвердил другой.
Кто-то стал сдергивать с плеча винтовку, но зацепился ремнем и звучно выматерился.
– Кому приказано, разойдись!
В тоне барона не прозвучало ни тени сомнений. Одно из главных офицерских умений – никогда не показывать солдатам, что ты сомневаешься в них, тем более – что боишься.
Раден не был уверен, что дело завершится миром, однако не боялся.
Вновь взвизгнула зажатая в солдатской толпе девушка. Кто-то из солдат решил продолжить прерванную забаву, воспользоваться моментом, пока внимание остальных отвлечено подъехавшим офицером не то с денщиком, не то с юнкером. По мнению большинства, других солдат у офицеров давно не осталось.
Ночью да снизу вверх разглядеть изображение на погонах невозможно. Лишь поблескивало золото у Радена, действуя на пьяных солдат поэффективней знаменитой красной тряпки тореадора.
– Руки поотрубаю! – в последний раз предупредил ротмистр.
Его предупреждение смешалось с чьим-то выкриком:
– Тащи их с лошадей, робяты!
Кто-то вцепился Радену в правый сапог, потянул, норовя обрушить офицера из седла. А на земле уже будет легче. Можно будет и прикладом давануть, и сапогом.
Заржала лошадь Калинкина. Ей тоже не по душе пришелся наплыв разгоряченных рож и их намерения относительно наездника.
Раден вскипел. Он не терпел насилия над женщиной, не любил распоясанных хамов, а уж нападение на офицера всегда строго каралось законом.
К тому же барон честно предупредил нападавших, что их ждет. Следовательно, у тех нет повода обижаться.
Сабля стремительно покинула ножны, сверкнула сталью в лучах луны и молниеносно рухнула на наглеца справа.
Удар был на редкость удачным. Как раз по локтевому сгибу руки. Соответственно, предупреждение барона было осуществлено на практике.
Крик боли и ужаса был посильнее женского визга. Запасной схватился за культяпку руки. Ну, не совсем за культяпку. Сабля не отрубила руку целиком, и последняя еще кое-как держалась на сухожилиях. Наверняка запасной немедленно протрезвел, и запоздалая трезвость была намного страшнее самого жестокого похмелья.
Конь Радена взвился на дыбы, ударил копытами пытавшегося схватить его человека.
Численное превосходство – коварная штука. Особенно когда оно подкреплено алкоголем и чувством собственной безнаказанности. Запасные были слишком уверены в собственных силах и легкой победе, оснований же для этого у них было – пшик!
Не умевшие воевать, они нарвались на человека, который последние годы только и занимался этим нелегким ремеслом.
Еще один солдат рухнул, разрубленный едва не на две половины. Следующий попал под удар, однако оказался везунчиком. Конь как раз дернулся, и клинок вполсилы обрушился на папаху. В итоге голова была пробита, но не разрублена, а крови вышло больше, чем толку.
Один из солдат попытался неумело достать всадника штыком. Раден без труда отбил удар, послал коня на обидчика. Тот в свою очередь успел прикрыться винтовкой, но и барон в последний момент сумел изменить направление удара. Совсем на немного. Клинок столкнулся с крепким деревом цевья и при этом сумел отхватить кончики двух пальцев.
В принципе, солдату повезло. Пальцы – не рука, тем более – не голова, да и пальцы не целиком, пара фаланг. Крик же вышел посильнее, чем у первого, потерявшего руку.
Остальные явно задумались. Рванувшиеся было к Радену приостановились, а кто-то уже попятился назад. Сзади раздались возгласы, короткий вскрик, и повернувшийся барон увидел, как то, что не получилось с ним, вышло с Калинкиным.
