Обоих охотников я решил оставить в резерве, предполагая в случае нашей задержки в этих краях использовать их таланты по прямому назначению. Телохранителей я разбил на семь смен по четыре человека. Каждая смена была обязана дежурить два часа через двенадцать, следя за порядком в лагере, а заодно и охраняя небольшой склад из перевезенных с «Некрасова» продуктов.
Я едва успел закончить дела и распределить ребят по сменам, как по-южному стремительно, почти без сумерек упала ночь. Я был вымотан капитально, поэтому решил вычистить после сегодняшней стрельбы револьвер и завалиться спать.
– Не помешал? – голосом Ярцева спросила смутно белеющая в темноте фигура.
– Садись, – кивнул я рядом с собой, продолжая орудовать шомполом при свете небольшого костра. – Извини, только угостить нечем.
– У меня есть. – Ярцев извлек из сумки бутылку коньяка, хлеб и палку сухой колбасы.
– Дача взятки лицу, находящемуся при исполнении… – невольно усмехнулся я и лишь тогда вспомнил, что еще не ужинал.
– Я, между прочим, тоже лицо при исполнении. – Штурман проворно открыл бутылку и протянул ее мне.
– Тогда твое здоровье! – Я прервал свое занятие и отхлебнул из горлышка.
Ярцев принял бутылку назад, посидел с ней, словно раздумывая, пить или не пить, и вдруг заявил:
– Спасибо тебе, Сережа!
– За что? – От усталости я действительно не сразу понял, о чем это он, а поняв, смутился.
– Если бы не ты… Я уже, признаться, думал: хана, разорвут на кусочки. Твое здоровье! – Он приветственно поднял бутылку.
– Не за что. Я, в общем-то, ожидал каких-то беспорядков, но только не думал, что это случится так скоро, – признался я, в свою очередь глотая коньяк.
– Да ты ешь! – Валерка торопливо нарезал закуску. – Еще галеты есть из НЗ. Хочешь?
– Подожди, дай закончить. – Я собрал револьвер, набил барабан патронами и неспешно вытер руки носовым платком. – Вот теперь и пожевать не грех.
– Можно к вам на огонек? – невесть откуда вынырнул Флейшман и, увидев бутылку, добавил: – Я в доле.
Он извлек из своей сумки еще одну бутылку коньяка, лимон, баночку икры и банку консервированной ветчины.
– Угощайтесь, ребята! Извините, но все прочее осталось на пароходе. Сами понимаете, не до того было.
Мы немного посмеялись над его нарочито-дурашливым видом, а затем я без церемоний достал нож и открыл принесенные банки.
– Ну у тебя и тесачок! – отметил Флейшман. – Слушай, да ты прямо ходячий арсенал! Может, и пулемет маешь?
– Чого нема, того нема, – в тон ему отозвался я, усиленно работая челюстями. – Обменял на два литра горилки. Душа, понимаешь, требовала, а вот теперь – жалко. Ты часом не знаешь, где можно достать по дешевке?
– Увы, но в этом Эдеме я впервые, – развел руками Флейшман. – Вернемся в Россию – что угодно, хоть стратегическую ракету!
– Ракеты не надо, запускать не умею. На месте взорвать могу, этому меня учили, а стрельнуть ею… – Я пожал плечами.
– Хорошо, обойдемся без ракеты. Тем более что сейчас конверсия, разоружение, сосуществование…
– Бардак, одним словом, – закончил я за него, прекращая жевать и с наслаждением закуривая.
Мы вяло – сказывалась усталость – потравили анекдоты, а затем Флейшман заявил:
– Ну и хватка у тебя, Серега! Один удар, два выстрела, полсотни слов – и все со всем согласны и всем довольны.
– Профессия такая, – сказал я, закуривая очередную сигарету. Еще подумал: вот выкурю и завалюсь спать. – У тебя профессия – уметь делать деньги, а у меня – уметь обращаться с людьми, преимущественно в форме приказов.
– Если б не твое умение, я бы здесь не сидел, – заметил Валера и провозгласил тост: – За Серегин профессионализм!
– Не надо, а то еще возгоржусь, – полушутливо-полусерьезно заметил я. – К тому же если бы не твое умение в управлении шлюпкой, то и мое умение не понадобилось бы. Кормил бы местных рыб. Так что мы квиты. Кстати, Валера, было бы неплохо увеличить запасы продовольствия на берегу.
– Постараюсь, – согласился штурман. – Но только стоит ли?
– Не знаю, – признался я. – Просто мне показалось, что наша робинзонада будет долгой.
– Вот это уже вряд ли. Завтра-послезавтра потихоньку переберемся на корабль, а там починим машину, и наша робинзонада закончится, – уверенно объявил Валера.
– Или превратится в одиссею, – вставил умолкнувший было Флейшман. – Такой вариант вы не допускаете?
Мы не допускали. Да и сам Флейшман больше шутил, чем говорил серьезно. А ведь худшее сбывается чаще, чем просто плохое.
Уже не помню, кто из нас предложил завалиться спать. Костерок я предусмотрительно развел за холмом, ветра здесь почти не было. Мы прикончили остатки трапезы и стали устраиваться прямо на земле.
Валера уже спал, я готовился уснуть и, уже лежа, докуривал последнюю сигарету, когда устроившийся с другой стороны Флейшман ни с того ни с сего спросил:
– Слушай, Сережа, а что бы ты стал делать, если бы толпа не остановилась и напала?
– Не напала бы, – лениво ответил я. – Бизнесмены – это не те люди, которые бросаются навстречу выстрелам. Вы слишком хорошо живете, чтобы рисковать жизнью не из-за денег, а из-за минутной вспышки никчемной злобы.
– Пусть не те, а вдруг? – не унимался Флейшман. – Мало ли что может стукнуть в голову даже самым благоразумным людям? Поперли бы напролом как кабаны… как носороги, – поправился он, словно я мог принять сравнение на свой счет. – И что бы ты делал?
Я тщательно затушил окурок, проверил, под рукой ли сумка, и лишь тогда ответил:
– Стрелял бы. В барабане оставалось четыре патрона, а промахнуться с такого расстояния невозможно.
Флейшман замолчал, а когда я решил, что он уже уснул, изрек:
– А ты страшный человек, Кабанов! Готов спокойно стрелять в живых людей, тебе лично не угрожающих…
– Не мне, так другим. Лучше в начале бунта убить парочку придурков, чем позволить убивать им. Меньше будет жертв. Кстати, именно поэтому меня и послушали. Поняли: либеральничать я не стану и полумерами обходиться не собираюсь. Если бы я блефовал, то они меня раньше штурманов бы в землю втоптали. И давай спать. День выдался трудный, а я почему-то сомневаюсь, что завтрашний станет легче. Спокойной ночи, Юра.
Засыпая, я подумал, что мое откровенное признание оттолкнет Флейшмана. Еще во время похода на вершину я заметил в нем презрение ко всем военным и к их методам. Нет, я не обиделся. С подобным отношением в последнее время приходится сталкиваться на каждом шагу. Да и как ему, богатенькому полуинтеллигентному чистоплюю, не осуждать стрельбу и убийства?
– Спокойной ночи, Сережа, – неожиданно пожелал мне Флейшман, и я почти немедленно заснул.
