– Потому что я им не являюсь. Просто обстоятельства сложились так, что пришлось повоевать на море. Судьба не дала иного выхода. Но офицер я изначально сухопутный.
Четыре пары глаз смотрели на меня заинтригованно. Ни книг, ни СМИ не было, и рассказ бывалого человека являлся любимым развлечением для многих. Тем более когда речь идет о вещах почти не знакомых. Морские путешествия и схватки со стороны всегда казались исполненными романтики.
– Может, выслушаем историю Санглиера? – предложил Лефорт и кивнул мне на один из европейских стульев. – Садитесь, капитан.
Его положение давало некоторое право распоряжаться даже в присутствии царя. Но я все равно вопросительно взглянул на Петра, как на старшего здесь по положению.
– Садись и говори. Только без утайки. – Самодержец сам был заинтригован не меньше остальных. С его-то любовью к морю…
Времени мой рассказ занял много. Я начал с момента нападения эскадры сэра Джейкоба на ни в чем не повинный корабль, а закончил французскими приключениями. Без упоминаний ряда имен, истории с Черной Кошкой и подробностей последнего плена. Только чисто флибустьерская эпопея с добавлением каперских действий.
Слушанием увлекся даже Головин. Остальные и вовсе открыли рты. Перед ними открывался целый мир, жестокий, в полном соответствии со временем, однако все равно притягательный.
– И ты все это смог проделать? – Глаза Алексашки были круглыми, словно у ребенка. – Нет, мин херц, Санглиер – молодец. Но ума не приложу, как с таким малолюдством можно брать крепости? Мы всей толпой под Азовом…
Говорить простонародным языком в присутствии царя Меншиков не стеснялся. Да и не было еще такого жесткого разделения по сословному принципу. Оно придет позднее, когда уровень одних останется прежним, а другие станут получать определенное образование, читать книги, с детства впитывать в себя понятия, о чем и как можно говорить в своем кругу…
– Война в Вест-Индии больше напоминает набеги. Армии минимальны. Да и народ у меня был отборный. Кроме войны, ничего другого не знал. В Ла-Манше уже все обстояло несколько иначе.
– Рота Санглиера сейчас лучшая в полку, – неожиданно поддержал меня Головин. – Мыслю я, офицер сей немало пользы принести России может. Да и Гранье – артиллерист, каких не найти. Только недовольный вечно. Все ему не так.
– Жан-Жак сейчас, помимо всего, сам занимается изготовлением пороха, – напомнил я. – Если все получится, мы еще преподнесем туркам кое-какие сюрпризы.
«И если у нас всех до того времени останутся головы на плечах», – мысленно добавил я.
– Что с тобой поделать? Молодой Михайло просит за тебя, Лефорт просит, Головин хвалит. Ладно, служи, – смилостивился Петр. Он вообще несколько размяк в процессе моего рассказа. – Но смотри у меня! Если что не так! – И, вновь переходя на нормальный тон, поинтересовался: – Что вы там удумали со своим купцом? Воевода из Дмитрова жаловался, мол, занимаются в его городе неведомым бесовским делом. Я пока покрываю, а сам не ведаю что.
– Скоро узнаете, государь. – Большой радости я не чувствовал, но на душе стало заметно легче. Только отныне надо быть осторожнее. Если по нескольким словам меня чуть не осудили…
– Опять скоро. Твое счастье, времени кататься в Дмитров у меня нет. Завтра опять в Воронеж мчаться. Слушай, Санглиер, мне кто-то из попов жаловался. А может, из пасторов Кукуя. Уж не помню. Правда, что ты живешь с двумя бабами, словно султан?
Блин! Еще один Король-Солнце выискался!
34
Флейшман. Труды и беспокойства
Как выяснилось, нам жутко повезло. И причиной везения следовало считать плохую работу кузнецов.
Когда давление пара стало большим, а предохранительный клапан не сработал, в котле не выдержали заклепки. Они-то повылетали первыми, и в итоге произошел не столько взрыв, сколько развал нашего агрегата. Хотя был бы кто в помещении, убило бы с гарантией.
Нам было не до разрушенного паровика. Арест Командора отменял все далеко идущие планы. Ясно же, что под обвинение в морском разбое подходим мы все. Разве что кроме Ардылова. Володя большей частью оставался на берегу и к нашим делам отношения не имеет. Хотя за компанию вполне могут прихватить и его.
К моему удивлению, Аркаша с Женей принялись размышлять, как спасти Командора. Словно это было хоть сколько-нибудь реально! И еще удивительнее, что к этому же спору присоединился Ардылов. Причем обсуждалась даже не сама возможность, сколько вполне конкретные методы для этого.
Если конкретными могут считаться способы нападения на тюремные застенки с разгромом охраны и последующим бегством через заснеженные просторы гигантской страны, в самый центр которой мы имели неосторожность забраться.
Может, нехорошо, но я думал совсем о другом, более прозаическом. И не только о том, каким образом нам следует скорее мчаться к ближайшей границе, раз уж Архангельск с кораблями недоступен по причине замерзания.
Мысли крутились вокруг другого. Стоило ли так рваться на родину, чтобы схлопотать здесь по заслугам? Беда в том, что в спокойные времена выбиться куда-то наверх человеку не светит, а в переломные все слишком зависит от сиюминутного каприза властелина. Мы рискнули – и вот результат…
Или не все так плохо? По международным, нет, не законам, скорее, правилам, никаким разбоем мы не занимались. Все было сравнительно официально и юрисдикции не подлежит. Тем более третьего государства, никоим боком не замешанного в конфликте.
Только береженого и Бог бережет. А надеяться на милость судьбы – первейший путь к полнейшему фиаско.
Самое лучшее и надежное из того, что стоило бы сделать, – рвать когти немедленно. Не обязательно до границы, но хоть куда-нибудь подальше, до выяснения обстановки. Собраться, сорваться, и ищи, как нас звали. И уж потом из безопасного далека думать, что делать и куда двигаться.
Если бы еще быть уверенным, что не сделаем Командору хуже! Бегство легко посчитать признанием вины.
Отсутствие преступления никого и никогда не освобождало от ответственности.
– Не о том спорите, – прервал я компаньонов. – Мы не в Вест-Индии. Освободить мы можем, да надолго ли? Куда деваться потом?
– Но нельзя же допустить… – начал Калинин.
– Допустить нельзя, а подождать можно. – Решение пришло мне в голову само. – Вдруг все разрешится без нашего вмешательства? Самое лучшее – как можно скорее съездить за женщинами, а потом попробовать затеряться неподалеку. Если все хорошо, то объявимся и придумаем причину отлучки. А плохо… Тогда попробуем отбить Командора в последний момент.
Иначе мы просто утратим уважение к себе и нашему общему прошлому. Даже если в такой попытке не будет никакого толка.
И как назло, Сорокин в Воронеже! Да и с Ширяевым абсолютно непонятно, арестуют ли его вслед за командиром, или какое-то время он еще сможет побыть на свободе? Мы-то люди вольные, и наши отлучки никого не касаются. А вот самовольное оставление части при желании трактуется как дезертирство со всеми вытекающими последствиями. При нежелании никто не замечает, что имярек пропал куда-то на несколько дней. Все же люди…
