— Не совсем, — ответил Муслим, — у меня было несколько
иначе. Я вернулся в Баку после тяжелого ранения и познакомился с моей будущей
женой. Мне казалось, что мы можем создать нормальную семью. Были, конечно,
трудности, но она с ними не хотела мириться. А в последние годы у нас на все
были разные точки зрения. И на воспитание дочери, и на нашу дальнейшую жизнь, и
на наши отношения. Она считала, что я обязан делать карьеру. Мне предлагали
поехать куда-то в сельский район заместителем прокурора. Конечно, я отказывался,
а ей это не нравилось. Вот так, слово за словом, мы и решили расстаться.
— Значит, встретились «два одиночества», — грустно
улыбнувшись, пробормотала Вера. — Наверно, со стороны на нас смешно смотреть.
— У вас жизнь только начинается, — возразил Муслим, — вам
только двадцать восемь лет.
— Я чувствую себя уже такой старой, — пожаловалась она, — вы
даже не представляете, до какой степени. Мои сверстницы, девочки из нашей
группы, кажутся мне такими юными созданиями. Наверно, сказалось все. И моя неудавшаяся
семейная жизнь. И наша заграничная командировка. Там быстро взрослеешь.
Чувствуешь свою ответственность, особенно в капиталистических странах. Хотя у
нас сейчас тоже капитализм.
— Мы пока не знаем, какой у нас строй. И какой у вас, —
возразил Муслим, — пока я вижу только всеобщий развал и бардак. Что будет
дальше — увидим.
Она улыбнулась.
— Вы, наверно, коммунист?
— Конечно. Иначе меня бы давно выперли из прокуратуры. Я и
вступал только потому, что так было нужно. В армии вступал, после ранения. Мне
сказали, что нужно написать заявление, и я написал, не придавая этому никакого
значения. Потом меня быстро взяли на работу в прокуратуру, я был уже кандидатом
в члены партии. Тогда только с помощью партии можно было сделать карьеру.
— Сделали?
— Нет. Как был следователь, так им и остался. Стал только
следователем-«важняком», так у нас говорят про следователей по особо важным
делам. Зато в январе девяностого все наши идейные прокуроры дружно вышли из
партии, сдав свои партийные билеты. Через несколько месяцев состоялось
собрание, и они забрали свои партийные билеты. Забрали обратно, решив снова
вернуться и стать членами партии. Еще через год они снова начали сдавать свои
партбилеты. Во время августовских событий прошлого года, когда в Москве объявили
ГКЧП, многие бросились снова забирать свои партийные билеты в парткоме. Когда
выяснилось, что путчисты проиграли, эти же принципиальные коммунисты стали в
очередной раз сдавать билеты. Мне было так стыдно на них смотреть. Я не
представляю, как они после этого себя чувствуют. Я никогда не был идейным
коммунистом, и мне всегда было немного смешно, когда я сидел на наших партийных
собраниях. Но свой партийный билет я принципиально никому не отдавал. Это мое
прошлое, часть моей жизни, истории моего народа. Может, я не прав, как вы
думаете?
— Не знаю. Я всегда презирала наших секретарей парткомов.
Только следили за всеми и стучали в компетентные органы. Демагоги и подхалимы.
Может, поэтому все и рухнуло. Никто и ни во что уже не верил. Особенно те, кто
работали на Западе. Они видели, какое несоответствие между нашим существованием
и жизнью в этих странах.
— У нас просто политический диспут, — улыбнулся он.
Она рассмеялась. Он чувствовал, как ему все больше и больше
нравится эта молодая женщина с таким необычным взглядом.
— Вы истратите весь бензин на обогрев машины, — предупредил
Муслим. — Может, куда-нибудь поедем? Вы должны знать, где есть поблизости
ресторан или кафе.
— Поедем, — согласилась она, — здесь рядом есть небольшой
ресторан. Там играет тихая музыка и дают хороший кофе.
Она водила машину довольно уверенно. Уже через несколько
минут они припарковались у небольшого кафе «Золотая антилопа». Она оказалась
права, здесь действительно было достаточно комфортно. Где-то далеко играла
тихая музыка, а посетителей почти не было видно за горшками с цветами,
расставленными по всему залу. Им выделили столик в самом углу.
Потом они долго разговаривали. Он рассказывал ей о своей
жизни, о своих двух ранениях, о работе в прокуратуре, о событиях, происшедших в
его республике за последние несколько лет. Он рассказал ей почти всю свою
жизнь, за исключением того случая в Ленинграде, который произошел с ним
двенадцать лет назад. Она рассказывала ему о своей командировке, о своих
впечатлениях от посещения Бельгии и Федеративной Республики Германии.
Рассказывала, как случайно оказалась в Восточном Берлине после объединения
Германии и как испугалась разницы в уровне жизни двух половинок некогда единого
города, уже успевшего снова стать единым. Им было просто интересно друг с
другом. Официантка несколько раз недовольно подходила к ним, гремя посудой и
давая понять, что им нужно уходить. Наконец девушка не выдержала.
— Извините, — сказала она, — уже десять минут двенадцатого.
Мы закрываемся в одиннадцать.
Муслим ошеломленно взглянул на часы. Они даже не заметили,
как прошло столько времени. Она грустно усмехнулась.
— Кажется, мы засиделись…
— Простите. — Муслим подозвал официантку, чтобы расплатиться.
— Где ваша дочь, Вера? Вы, наверно, должны были ее забрать?
— Не беспокойтесь, — ответила она, — девочка у родителей
мужа. Они ее просто обожают и часто берут к себе. У них хорошая зимняя дача.
Отец моего мужа был крупным чиновником, он получил эту дачу от государства,
когда ее конфисковали у какого-то валютного спекулянта. Они сейчас живут там,
за городом. Мать мужа тяжело больна, и мы не говорим ей о нашем разводе, чтобы
ее не волновать. Делаем вид, что все в порядке.
Он понимающе кивнул. Они вышли на улицу. Стояла ясная
погода, какая обычно бывает зимой в северных городах. Искрящийся ночной снег,
вкусный, холодный, обжигающий воздух и полная луна. Они снова уселись в салон
автомобиля.
— Куда вас отвезти? — спросила она. — Где вы остановились?
— В «Прибалтийской». Но я вам не разрешу меня туда отвозить.
Только этого у меня в жизни не было. Чтобы меня провожала женщина. Мы поедем к
вам домой, и я провожу вас до вашей квартиры. А потом поймаю такси и поеду в
гостиницу.
— Но это неправильно.
— Возможно. Но не забывайте, что я кавказский мужчина. У нас
свои представления о приличиях. Нельзя, чтобы женщина меня провожала, я буду
чувствовать себя после этого самым несчастным человеком.
— Хорошо, — улыбнулась она, — мне нравятся ваши традиции.
Они снова вернулись на Суворовский проспект. Вышли из
салона. Она протянула ему руку.
— У меня такое ощущение, что я знаю вас очень давно. Уже
много лет, — призналась она.
— У меня тоже, — смущенно ответил Муслим, — спасибо за
чудесный вечер.
