– В жертву?
– Ну.
– А религия как же? Она ж вроде общая для всех?
– Общая, да не совсем. Был у Рваных некто Антип, пастырем себя величал, но вере новой не противился и со Святыми отношений не портил. Те на него тоже зла не держали – ну, пастырь и пастырь, да и хрен бы с ним, главное – чтоб друг дружку не резали. Тогда голод еще в полную силу лютовал, человечину хавали и в будни, и в праздники. Не росло ничего, даже трава сорная, и та вся погорела. Земля иссохла, что аж трещинами шла. Так Антип этот, не знаю уж с какого хера, предложил жертвы земле приносить. Дескать, все эти напасти с засухой и дождями кислотными за грехи им посланы, будто бы прогневили люди Землю-матушку жадностью своей безбожной, и что теперь хорошо б должок-то вернуть.
– Кровью? – уточнил Стас.
– Ну не говном же. Так вот… – Захар набрал воздуха для продолжения разговора, но перетруженные легкие опять саботировали процесс, заявив о себе выворачивающим душу кашлем, – вот тогда и начали они жертвы приносить, – продолжил старик спустя минуту. – Вешают человека за ноги, ждут немного, пока кровь к голове вся подступит, и разбивают черепушку булавой. Землицу поят. А имя свое получили за ритуал крещения. Им, видно, пленных в глину сцеживать мало показалось, так они и себе кровопускание делают. Берут крюк специальный и на теле у себя мясо рвут, кто где, обычно на груди и спине, но иные, бывает, и рожу порвать умудряются. Раны такие очень долго кровоточат и заживают медленно, потом шрамы жуткие остаются. Чем больше шрамов – тем почетнее. Засуха со временем отступила, а эти маньяки от ритуалов своих так и не отказались. На полном серьезе думают, что это они напасть отогнали, землю умилостивили, а если ритуалы прекратить, то засуха вернется. А жертвоприношения с тех пор, говорят, еще страшнее сделались. Вроде как соорудили эти отморозки пресс жертвенный и давят им рабов не реже раза в неделю. Ублюдки полоумные. Так-что ты радуйся, повезло тебе с хозяевами.
– Да уж, – усмехнулся Стас, – как у Христа за пазухой.
В это время с улицы послышался неразборчивый гомон, звон цепей.
– О, – Захар убрал поднесенную к уху ладонь, – идут работнички, ужин скоро.
Дверь с лязгом отворилась и впустила немного свежего ветерка. Но счастье было кратким. Буквально тут же весь пригодный для дыхания воздух растворился в волне смрада, предваряющей появление недостающих обитателей барака. Обитателей весьма многочисленных. Их лишенные четких контуров, замотанные в лохмотья фигуры нестройными рядами просачивались внутрь, текли по проходу и заполняли собой клетки. Почти однородная землисто-серая масса, будто грязевой поток, неотвратимо надвигалась, звеня кандалами. Вонь, многократно усилившаяся, стала почти осязаемой. Казалось, еще немного, и она начнет оседать едким конденсатом, прожигая кожу гнойными смердящими язвами. Все было наполнено ею. Ноздри щипало, глаза слезились. Стас поднялся со своего импровизированного стула, отошел к стене, будто это могло помочь, и прикрыл нос ладонью. Обижать местных постояльцев, конечно, не хотелось, но и соблюдать приличия уже не было никакой возможности.
Благоухающая толпа меж тем завершила обманчиво нескончаемое копошение и, расфасовавшись по клеткам, заняла сидячие-лежачие позиции. Следом вошли двое бородачей с автоматами наготове, пошурудили ключами в замках, приводя в движение неподатливые скрежещущие механизмы, и молча удалились.
Стас проводил их взглядом, а когда посмотрел на клетки, обнаружил, что нежданно превратился в объект всеобщего внимания. Не меньше полутора сотен пар глаз были обращены в его сторону. Раньше Стасу не приходилось единолично купаться в лучах столь масштабной популярности, и от этого на душе сделалось до такой степени неуютно, что он даже почувствовал себя виноватым перед всеми этими людьми, которые, судя по озадаченному выражению немытых лиц, чего-то от него ждали.
– Здравствуйте, – решил наконец он нарушить молчание. – Меня зовут Станислав. Я у вас тут, – он запнулся и почесал подбородок, ища достойное завершение фразы, – поживу немного.
Предательский нервный смешок сорвался с губ вслед за «немного». Стас вдруг чрезвычайно отчетливо представил себе, как, должно быть, глупо все это выглядит со стороны и, не в силах больше сдержать хохота, повис на прутьях решетки. Так продолжалось секунд десять.
– Нет, этот не жилец, – со знанием дела констатировал из глубины человечьего стада грустный задумчивый голос, обладатель которого, видимо, записал новичка в умалишенные.
От этого диагноза Стаса пробрало еще сильнее, и он вынужден был присесть, дабы не надорвать живот спазмами полуистерического смеха.
Такое неадекватное поведение склонило на сторону вынесшего диагноз «мудреца» еще несколько человек. Из разделенной решетками толпы стали доноситься сочувственные охи-ахи, снисходительное «бедолага», осуждающе-покровительственное «баба сопливая, подбери нюни» и, наконец, плотоядно-расчетливое «драпанет, как пить дать».
– Ну все! Прекратить пиздеж! – неожиданно рявкнул Стас, выведенный из состояния абсурдной веселости последней репликой. Народ, стоявший возле ближней решетки, вздрогнул и отпрянул, рефлекторно пригнувшись. – Умники, бля. Если и драпану, то уж вам с меня хер чего перепадет. – Он замолчал, поднял ведро, отнес его в дальний угол камеры, поставил кверху дном и сел, привалившись спиною к стене.
Ненадолго в бараке воцарилась почти абсолютная тишина, нарушенная спустя несколько мгновений вопросом:
– Захар, Димку, что ли, поймали?
Тот ничего не ответил, но, судя по нарастающему и расходящемуся кругами гулу, кивнул. В толпе тут же начались перешептывания. Кто-то оперативно переключил фонтан деланой жалости с новичка, оказавшегося злобным придурком, на безвинно убиенного и всеми нежно любимого Димку-чувашина. Кто-то взялся строить гипотезы о возможных причинах неудачи бедного парня, старательно заглушая бессмысленным трындением урчание желудка. А иные, наиболее честные, не скрывая радости, щерились и глотали обильно выделявшуюся слюну.
Спустя минут пять их ожидания были вознаграждены. Входная дверь открылась, и двое «святых» в кожаных фартуках поверх смоченных потом холщовых рубах втащили здоровенную бадью. Мясной аромат, настолько крепкий, что ясно ощущался даже сквозь плотную завесу вони, моментально распространился по бараку, вызвав, как по команде, дружное ответное: «М-м-м-м-м».
– Подставляй посуду! – зычным басом проорал один из разливающих. – Димка-чувашин угощает!
Второй раз просить не потребовалось. Полторы сотни мисок загремели о прутья в трясущихся от вожделения руках. Пара больших деревянных черпаков попеременно опускалась в бадью и отработанным размашисто-щедрым движением справа-налево заполняла бульоном чаши страждущих. Многие из получивших свою порцию гурманов не спешили отходить, они на карачках проползали между ног к решетке и старались поймать в миску еще хоть немного ароматной наваристой жидкости, что расплескивалась сверху.
Бадья, проталкиваемая разливающими, медленно и неумолимо двигалась вглубь барака, пока не остановилась возле клетки Стаса.
