– Ты предполагаешь?
– Да.
– А поточнее никак?
– Видишь ли, в чем дело, – охотник коснулся пальцами гладкой поверхности «серпа», явно наслаждаясь созерцанием этого органического оружия, – данного куска гусляр лишился спонтанно, пулей оторвало. И вот этого еще, – выложил он на стол пластину. – Мертвого тела мы не видели, в землю гад зарыться успел. Но в том, что тело сейчас мертвое, я практически не сомневаюсь. Уж больно много оно свинца впитало. Не живут с таким содержанием тяжелых металлов в организме.
– «Предполагаю»… «Практически»… – скривился настоятель. – Стареешь, Кол. А ведь было время, – обратился он к Стасу, тыча пальцем в охотника, – врал в лицо, да с таким задором, что плакать хотелось от благодарности, душу вынимал.
– К чему ворошить? – откинулся Коллекционер на спинку стула. – Один раз всего и обманул-то. Не обманул даже, а так, приукрасил слегка.
– Приукрасил?! – Фома подался вперед, от чего ножки кресла заскрипели, царапая дощатый пол, и снова начал апеллировать к Стасу: – Этот брехун двенадцать лет назад сослепу завалил брата нашего, Никанора!
– Ну, началось…
– Да. А мне наплел, как героически сражался против своры обдолбанных Навмашевцев и как потом на плечах выносил с поля боя истекающего кровью друга. Нес-нес и не донес, помер Никанорушка. Ой, сколько там сожалений было, сколько клятв отомстить за брата. А я, дурак, еще его успокаивал, отговаривал, боялся, что и впрямь резню учинит, а нам потом расхлебывать. Пиздобол. Прости Господи, – перекрестился настоятель. – И как ему теперь верить?
– Мне верить не нужно, – спокойно ответил Коллекционер. – Ты глазам своим верь.
– Глаза мне покуда не врали, – кивнул Фома. – Бог миловал. Только, вот беда, не видят они здесь гусляра мертвого, а видят… Да я не знаю даже, что и за херня тут валяется.
– Это рука, – напомнил Стас. – Правда. Я сам там был. Кол не врет.
– За него, – указал Фома на охотника, – лучше не ходатайствуй, Станислав. Никогда. Он любому мозги задурит. И не сообразишь, как так вышло, что тебя по его милости за жопу взяли, да ты же и виноват во всем оказался.
– Ладно, – Коллекционер поднял со стола отстреленную конечность и повертел, любуясь. – Гусляра ты не видел, сравнивать не с чем. Но ведь тебе известно, какие эта тварь раны оставляет?
– Да уж, насмотрелся.
– Ну так и проверь.
– А вот и проверю. – Настоятель поднялся, опершись кулаками о стол, и с вызовом глянул на охотника.
– И проверь, – невозмутимо повторил тот.
– Дай сюда, – Фома наклонился вперед и схватил объект спора. – Митька! – крикнул он, дергая за свисающее из стены кольцо на веревке.
Снизу послышалась дробь шагов по лестничным ступеням, и в кабинет влетел запыхавшийся подросток лет пятнадцати в длинной холщовой рубахе и черных штанах, заправленных в короткие сапоги.
– Звали, отец настоятель?
– Быстро дуй к Хрящу. Скажи, чтоб раба подобрал негодного, но не шибко тощего. Пусть в карцер отведет.
Митька энергично кивнул и бросился исполнять приказ, но остановился в дверях и, обернувшись, боязливо поинтересовался:
– Живым держать прикажете?
Настоятель ненадолго задумался:
– Да, живого пущай оставит.
Стас вопросительно посмотрел на Коллекционера.
– Следственный эксперимент, – пояснил тот невозмутимо.
Карцер – небольшое бревенчатое здание, лишенное окон, – находился возле рабских бараков. На подходе группу из трех «естествоиспытателей» и пары неотлучно следующих за Фомой охранников ожидал пугающей наружности субъект – здоровенный, под два метра ростом, мужик, слегка рыхловатый, с огромным брюхом и блестящим лысым черепом. Отсутствие растительности на скальпе с лихвой компенсировалось чрезвычайно густой, торчащей вперед бородищей, которая расходилась от мясистого лица почти ровным черным полукругом. Мощные волосатые предплечья тянулись из-под закатанных по локоть рукавов и оканчивались чуть выше колен лопатоподобными грязными кистями. Будучи сжаты, эти мозолистые рабочие руки стали бы парой кулачищ размером в полголовы каждый. Серую, просоленную потом рубаху от середины груди закрывал кожаный фартук, «украшенный» множеством заплат и двумя большими квадратными карманами, свисающий до самых голенищ тяжелых, обитых железом сапог с толстой подошвой. Жутковатый верзила смотрел на приближающегося настоятеля полубезумными выпученными глазами и безостановочно кланялся, делая короткие движения вперед туловищем.
– Здорово, Хрящ, – поприветствовал его Фома, чем вызвал бурную реакцию, проявившуюся возбужденным мычанием и еще более активными поклонами. – Приготовил?
Здоровяк остервенело затряс головой, указывая в сторону карцера, после чего подскочил к двери и, открыв ее, замер в раболепном поклоне.
– Молодец, дружок, молодец, – похвалил настоятель. – Ну-ка, что тут у нас?
Все трое и Хрящ проследовали в полутемное, освещаемое одной керосиновой лампой помещение. Охранники остались снаружи.
– Угу, – Фома смерил взглядом привязанного за руки человека. Веревка шла через кольцо в потолке, а конец ее был обмотан вокруг крюка, вмонтированного в стену. – Он выглядит здоровым.
– Да-да-да! – отчаянно затараторил человек, неожиданно выйдя из прострации. – Я здоров! Я могу… могу работать! Я еще пригожусь! Не губите! Христом Богом прошу!
Стас присмотрелся и узнал в несчастном давешнего активиста, первым из обитателей барака решившегося молить о помощи.
Хрящ скривил губы и замотал головой, тыча указательным пальцем правой руки промеж растопыренных пальцев левой.
– Сгнил? – догадался Фома и тут же получил утвердительный кивок. – Понятно. – Он развернул принесенный с собой фрагмент отсутствующего тела гусляра, взялся за «рукоять» и приложил острие серпа к бедру подопытного.
– Что… что вы делаете?! – задыхаясь, пролепетал человек. – Зачем это?! Не надо! Умоляю!
– Да не трясись ты, – проворчал настоятель, будто хотел всего лишь подравнять виски, примерился, водя страшным орудием от бедра к животу, потом обратно, хмыкнул и сделал шаг назад. – Выше нужно поднять. Гусляр снизу атакует. Хрящ.
Здоровяк протопал к противоположной стене, ухватил могучими лапищами веревку и, подняв отчаянно дергающегося подопытного над землей, обмотал высвободившийся кусок вокруг крюка.
– Вот, уже ближе к истине, – одобрил Фома. – Еще чуток подтянуть надо.
Стас придвинулся к охотнику.
– Откажись от золота, – прошептал он, наблюдая за отвратительными приготовлениями.
– Спятил? – искренний интерес Коллекционера к происходящему читался на лице даже при тусклом свете закопченной керосинки.
– Это перебор. Так нельзя.
