Добавлю, что не случись такого совпадения, тела наших товарищей мы могли бы и не обнаружить. Автомобиль наших товарищей был закрыт густым кустарником и с дороги визуально не обнаруживался, тем более тела погибших. Место глухое, практически не посещаемое, так что… скорее всего, наши сотрудники считались бы пропавшими без вести.
Главной сложностью при осмотре места преступления являлись не следы инженера и бойцов старшины Малюты. А прошедший ночью сильный снег, сопровождавшийся значительным ветром. В результате чего все предыдущие следы были уничтожены. При осмотре тел погибших выявлено следующее, – Шаповалов встал из-за стола. – Товарищ подполковник, разрешите, я закреплю на стене составленный мною план местности? Так будет наглядней и станут более понятны результаты моих выводов?
Получив утвердительный кивок, лейтенант подошел к оперативной карте, висевшей на стене кабинета, и завозился с большим листом ватмана, крепя его прямо к ней. Я мысленно усмехнулся. Надо же! Еще вчера этот совсем молодой лейтенант, только что выпустившийся из спецшколы НКВД, мне казался каким-то тютей-матютей, совсем не годным к работе в органах. Тем более что службу свою ему пришлось начать в таком неблагоприятном окружении с верхов, так сказать. Ан нет! Как оказалось, преподавали в моей конторе спецы хорошие, и парнишка многое взял от них. Да и Агапкин, видимо, кое-что успел парню передать. Эх, Агапкин, Агапкин… Ну как же так? Опытнейший сотрудник и так сглупил. Сам погиб и ребят положил, блин. Вот оживи он, ей-ей, всю задницу с мордой бы ему распинал бы! Чтобы…
– Так вот, товарищи, – вырвал меня из размышлений голос лейтенанта, продолжившего доклад. – На схеме вы можете увидеть, что тела наших сотрудников обнаружены в ста восьмидесяти метрах от дороги, в зарослях ивняка. Судя по всему, наши товарищи попали в засаду и были расстреляны практически мгновенно. С большой долей уверенности можно говорить о том, что стрелявший был один, и то, что он стрелок экстра-класса! Трое, из четверых убитых, убиты выстрелом в голову. Четвертый – сержант Самохин – двумя выстрелами в левое плечо и в грудь, в районе сердца. Нами обнаружено место, с которого производились выстрелы, и при просеивании снега обнаружены четыре гильзы, предположительно от пистолета германского производства «парабеллум». Но это, повторюсь, только предположение, полной уверенности нет.
Судя по положению тел, наши сотрудники шли вот в этом направлении, уступом. Первым шел неустановленный пока гражданский, вторым – Агапкин, следом – Джанибеков, Самохин – замыкающий. Неизвестный преступник занимал позицию слева и немного позади. Обратите внимание на то, что от него до погибших было около тридцати шагов, что подтверждает версию о высоком уровне стрелка: ночь, не слишком густой, но, по сути, лес, выстрелы в голову. Такое мог себе позволить только тот, кто полностью уверен в своем мастерстве. Я бы даже сказал – самоуверен. Ведь риск промаха и, соответственно, того, что наши сотрудники могли открыть огонь был очень велик. А так… несмотря на то, что наши товарищи держали оружие наготове, ни один из них не успел сделать ни одного выстрела, даже сержант Самохин, который, судя по ранениям и положению тела, даже начал реагировать и разворачиваться в сторону стрелявшего. Еще мне кажется интересным такой момент: тела наших сотрудников не были подвергнуты обыску, и документы, и оружие, и деньги, имеющиеся при них, не взяты. Единственный подвергшийся обыску – Агапкин. У него единственного были вывернуты карманы. И то, пропала только его записная книжка, с которой он не расставался и в которую заносил все записи по своей работе. Документы, деньги и оружие старшего лейтенанта также остались на месте.
– Так, может, ее и не было при нем?
– Ни в кабинете Агапкина, ни у него дома книжка не обнаружена, – лейтенант укоризненно посмотрел на меня, словно говоря: «Товарищ майор, ну не глупите! Раз я о ней говорю – значит, уверен и проверил ее отсутствие». – Из этого я сделал вывод, что убийца знал о привычках Агапкина и сознательно произвел обыск только его тела.
При осмотре прилегающей местности привлеченными к операции бойцами морской пехоты Азовской флотилии из Ейского порта обнаружена землянка-схрон. Вот здесь, в двухстах метрах от места гибели наших сотрудников. Как вы можете убедиться, направление их движения говорит о том, что направлялись они именно к ней. По результатам осмотра выявлено следующее: землянка построена давно, скорее всего в период оккупации; проживало в ней два человека – это следует из имеющихся в ней лежаков и различных бытовых мелочей. Землянка покинута накануне ее обнаружения, скорее всего сразу после убийства наших сотрудников. К моменту обнаружения выстыть она не успела, и была, так сказать, законсервирована. Каких-либо документов в ней не обнаружено, только незначительный запас консервов немецкого и советского производства.
Помогло в обнаружении схрона то, что двое из морских пехотинцев, рядовые Гуцаев и Сюткин, ранее служили в разведроте, и по каким-то мне не совсем понятным признакам, вышли прямо к ней. У меня все, товарищ подполковник.
После доклада Шаповалова, битый час мы обсуждали наши дальнейшие действия и версии произошедшего. Но, честно говоря, всем было понятно, что разобраться в смерти наших коллег мы сможем только благодаря благоприятному случаю. А так, как говорили милиционеры в моем мире, – висяк. Самый настоящий. Обсудив заодно и оперативную обстановку в городе и районах, которая была весьма непростой (бандитов развелось, как собак нерезаных, девяностые скромно курят в сторонке!), перешли, так сказать, к политическим вопросам. Как-то незаметно, и очень быстро, совещание переросло почти в партсобрание. Все же не все были партийными, я и Шаповалов – комсомольцы.
– Товарищи, я бы хотел подвести предварительные итоги нашей работы в городе Ейске. Той, которая напрямую касается работы партийных и хозяйственных органов. Нельзя сказать, что мы исправили все ошибки и последствия преступных действий старого руководства Ейских горкома и райкома, но тенденция к улучшению есть. И значительная. Во многом это происходит благодаря действиям товарищей Петренко и Каладзе, – взявший слово Гиндуллин с уважением кивнул улыбнувшимся «фигурантам».
С Петренко и Каладзе вообще интересно вышло, да и повезло городу с ними. Как только мы начали всерьез работать и арестовали старое руководство, сразу зашевелилось и Краснодарское начальство, которое почему-то только теперь вспомнило о городе. Ну с ними разберутся и без нас, а вот с начальником НКВД Краснодарского края я побеседовал с удовольствием. Только после разговора с ним мне стало понятно, почему Агапкин подчинялся Ростовским мудакам, а не нормальному, опытному чекисту, которым оказался майор Дзагоев. Честно говоря, я ожидал встречи с очередным уродом, но он меня приятно удивил. Нормальный мужик, профессионал, многое мне рассказавший о происходящем вокруг. Как оказалось, Ейский отдел НКВД стал подчиняться Ростову практически сразу после освобождения, временно. Но как всегда, нет ничего более постоянного в нашей стране, чем что-то временное. Так временные бараки, построенные для того, чтобы у людей была хоть какая-то крыша над головой, благополучно использовались еще в двадцать первом веке, временно брошенные телефонные и электрические линии по документам превращались в нормальные сети, и многое, многое другое происходило подобным образом. Теперь же, благодаря работе комиссии Мехлиса, Дзагоев получил из Москвы приказ о переподчинении Ейского отдела НКВД ему и приехал лично, чтобы понять – менять сотрудников или нет. Получив от меня достаточно информации и побеседовав с Агапкиным, другими сотрудниками и местными жителями, майор согласился с моим предложением, что Агапкин может остаться на своем месте.
