— И в этом все дело?
Лиля немного поколебалась и согласилась, что так и есть.
— Тогда вы должны пойти, — заявил Ноултон. — Отказа я не приму. Ваш наряд вполне подходит для театра. Вы выглядите в тысячу раз лучше… То есть я хочу сказать, я бы предпочел…
Чтобы скрыть свое смущение, он встал со стула и помог Лиле надеть пальто. Все еще пытаясь вяло протестовать, она натянула перчатки и прошла с ним к выходу. У дверей Ноултон остановился и спросил, какой спектакль она хотела бы посмотреть. Лиля сказала, что ей все равно.
— Но вы пойдете?
Лиля кивнула.
Ноултон взглядом поблагодарил ее, они вышли из ресторана и зашагали по Бродвею.
На углу он остановил такси, велел водителю ехать к театру «Стайвесант» и накинул на Лилю автомобильный плед, потому что ночь была морозной.
— Не замерзли? Не устали? — спросил он, заботливо наклоняясь к ней.
— Нет, ничуть, — ответила Лиля. — Все очень хорошо. Накройтесь тоже пледом.
Ноултон отказался, заверив, что ему тепло, хотя у самого зубы стучали от холода.
Бродвей был забит кабриолетами и автомобилями, но тротуары казались почти пустынными. Ньюйоркцы не любители холодной погоды. Когда небо хмурится, они надевают пальто, но в мороз предпочитают оставаться дома.
Ноултон и Лиля приехали в театр как раз вовремя.
Едва они сели, занавес поднялся, и девушка даже не успела узнать, как называется пьеса. Она взглянула на свою программку, но свет уже погас и разглядеть слова на бумаге было невозможно. Она наклонилась к Ноултону и прошептала:
— Как называется пьеса?
— Не имеет значения, — прошептал он в ответ.
Лиля посмотрела на сцену и, увлеченная представлением, тут же забыла о его странном ответе.
Не буду пытаться описать происходившее на сцене.
Это была амбициозная попытка талантливого режиссера дать свою интерпретацию известной фантазии в одиннадцатой главе «Мадемуазель де Мопен» Теофиля Готье.
Ему сопутствовал успех, спектакль не был совершенным, но увлекал. По сцене летали жуки-светлячки, она была заполнена яркими цветами, глазами гномов и карликов на яблочно-зеленом фоне. Персонажи в остроконечных шляпах и широко раздутых чулках двигались грациозно и без какой-либо цели, говорили о том о сем, а больше ни о чем хорошо поставленными музыкальными и беззаботными голосами.
Лиля, конечно, «Мадемуазель де Мопен» не читала, происходившее было ей непонятно, но интересно. Все первое действие она смотрела на сцену с восторгом, затаив дыхание, ожидая, что вот-вот что-то случится. Конечно, ничего не случилось, но она не была разочарована. Когда занавес опустился, она глубоко вздохнула и повернулась к своему спутнику.
Он увидел ее восторженное лицо и улыбнулся.
— Что вы об этом думаете? — спросил он.
В ответ раздалось несколько «ох!» и «ах!» — возгласы восхищения.
— Но, — наконец призналась она, — я ничего не понимаю.
Ноултон рассказал ей о литературном первоисточнике и объяснил, что тут вряд ли что-то можно понять, потому что этому действию нет ни начала, ни конца, ни какой-то причины.
— Не следует искать в этом смысл, — закончил он. — Надо просто наслаждаться зрелищем.
Два следующих действия были точно такими же, как и первое, изменились только персонажи и костюмы.
Лиля по-прежнему сидела затаив дыхание, то и дело поворачивалась к Ноултону, чтобы убедиться, что он разделяет ее восторги.
Он каждый раз тоже смотрел на нее, они встречались взглядами и обменивались улыбками симпатии и понимания. Когда занавес опустился в последний раз, Лиля повернулась к Ноултону и с сожалением вздохнула.
— О, — промолвила она, — если бы весь мир был таким!
— Было бы весьма забавно — поначалу, — согласился он. — Но потом мы бы умерли от скуки. Все было бы очень легко. Никакой борьбы, никаких страстей, ни ненависти, ни любви.
Когда они выходили из театра, Лиля хранила молчание. Зрителей было немного, и они без труда прямо у входа поймали такси. Ноултон помог девушке сесть, потом устроился сам, наклонился вперед и велел водителю ехать в ресторан «Мантон».
Лиля положила ладонь на его руку:
— Мне действительно надо ехать домой. Я все равно сейчас ничего не смогу есть, и все будет испорчено. Я хочу остаться в этой сказке.
Ноултон почувствовал в ее голосе мольбу и решил не настаивать. Он дал водителю ее адрес, и они поехали в спальный район города.
— А теперь нам надо поговорить, — вдруг сказал Ноултон после нескольких минут молчания, во время которых такси неспешно катило на север.
Лиле показалось, что он говорит делая над собой усилие. Она встревожилась и спросила, что он имеет в виду.
— Те фальшивые купюры, — объяснил Ноултон.
Он как будто с трудом подбирал слова, словно вынужден был говорить о чем-то неприятном.
Лиля с удивлением обнаружила, что совсем забыла о событиях, которые день-два назад доставляли ей столько переживаний.
С его словами на нее словно пролился ушат холодной воды. Девушка взглянула на него и задумалась, почему она ни при каких обстоятельствах не может представить, чтобы Джон Ноултон сделал что-то недостойное.
— Конечно, я должен объяснить… — продолжил молодой человек, но Лиля его прервала:
— Пожалуйста, мистер Ноултон, не надо! Не надо ничего объяснять. Вернее, нет ничего такого, что нуждается в объяснении. Я слишком глупа, чтобы что-то в этом понять, — пожалуйста, не надо ничего об этом говорить.
Ноултон попытался возражать, но не очень настойчиво:
— Но мы именно затем и встретились. Это я попросил вас о встрече. Думаю, этот разговор будет для меня трудным и причинит мне боль, но я обещал вам все объяснить и должен сделать это.
— Но почему?
— Потому что я хочу, чтобы вы мне верили и остались моим другом. Я… я хочу, чтобы вы хорошо думали обо мне.
— Но ведь все так и есть, — сказала Лиля. Наступившая темнота скрыла румянец, который залил ее щеки. — Я ваш друг. Приехали! — Она протянула ему тонкую руку в перчатке.
Ноултон сжал ее пальцы и некоторое время подержал в своей руке. Но он не улыбался, держался напряженно и неуверенно.
— Пожалуйста, давайте об этом забудем, — умоляющим тоном попросила Лиля. — Неужели вы хотите испортить мне вечер?
— Нет, — промолвил Ноултон без особого энтузиазма.
— Но вы это и делаете, — заявила Лиля с наигранной строгостью. — И если вы в течение минуты не исправитесь, я все расскажу мистеру Дюмэну, мистеру Догерти и мистеру Дрисколу.
Эти слова вызвали у Ноултона улыбку.
