Ты вернулся на Парк-авеню вовремя, и вы успели с Эрмой выпить кофе перед тем, как отправиться на Лонг-Айленд.
Это было веселое Рождество. Сначала легкая прогулка на такси, чтобы подарить Миллисент меховую шубку. Затем в машине всю дорогу до дома Дика Эрма грызла тебя за то, что ты был недостаточно вежлив с тем толстым немцем, который зашел накануне вечером в библиотеку.
Она была в плохом настроении и вымещала его на тебе, как обычно.
После того как вы оказались у Дика, все пошло нормально. Были все, кроме Ларри и Розы. Даже Маргарет появилась со своим знаменитым ученым — он оказался нормальным парнем. За столом тебя посадили между Джейн и Мэри Элейр Керью Беллоуз Карр, Джейн заняла место справа от тебя, и, когда она поблагодарила тебя за подарки, которые ты послал ее детям, похлопала тебя по руке и улыбнулась тебе, ты подумал: «Милая старая Джейн»..У тебя так сдавило горло, что ты не мог говорить. Но тебе хотелось говорить, ты хотел рассказать ей о благословенном освобождении, которое обрушилось на тебя, ты хотел сказать ей: «Я счастлив, чист и свободен!» А потом, если бы она не поняла, как это для тебя важно, ты усмехнулся бы и повторил старую рождественскую шутку: «Дай мне печенье!»
N
Рука его, сжимавшая в кармане пальто рукоятку пистолета, разжалась, он попытался выпрямить пальцы в узком пространстве, затем снова обхватил рукоятку, стиснул ее еще крепче. И опять расслабил пальцы, они стали влажными и липкими. Он вынул руку и потер ладонь о пальто, поднес ее к самому лицу и стал рассматривать, в сумраке она казалась очень белой, а пальцы короткими. Он засунул руку в карман, касаясь пистолета, но не обхватывая его.
Ты боишься, вот в чем дело, сказал он себе, застенчивый, безответный, ты просто боишься…
14
И не только потому, что стоишь здесь, на лестнице, с пистолетом в кармане. Ты всегда боишься, когда необходимо что-нибудь сделать. Ты боишься даже слов, если они ведут к поступкам. Бескровная болтовня. Чушь.
«Надеюсь, скорее я увижу ад, чем это место». Разве ты не обсуждал это наедине сам с собой? «Вели своему парню одеться, сама тоже одевайся, и убирайтесь отсюда через пять минут, чтобы духу вашего здесь не было!» Это звучит так похоже на тебя; возможно, ты и сказал это, но она не слышала тебя.
У Дика было хорошее вино, лучше того, что поставляют Эрме. Мэри напилась до идиотизма, и, когда Дик сказал ей, что она ведет себя как истеричка из Армии спасения, она разозлилась и сразу протрезвела. Этот рождественский день, наверное, был первым за месяц, когда они разговаривали. Ты сам порядочно выпил, ровно столько, чтобы хорошо танцевать. Ты был почти пьян, Маргарет начала учить тебя новому степу, который подхватила в Гарлеме. Ты поскользнулся и упал бы на пол, если бы рядом не оказался стол. Джейн сказала:
— В чем дело, Билл? Я никогда не видела тебя таким веселым. На тебя подействовало зимнее солнцестояние?
— Нет, сегодня мое возрождение, — засмеялся ты и поцеловал ее.
Затем ты почувствовал желание расцеловать и остальных, и Мэри, эта шлюха, приняла твой поцелуй, встав с кресла. Дик это заметил и засмеялся, она так взбесилась, что чуть его не убила.
Вы уехали от Дика с Маргарет и ее гением. Он вполне нормальный парень, только из-за сильного акцента трудно понять, что он говорит. Уже за полночь ты высадил их на Одиннадцатой улице. По дороге домой Эрма сказала:
— Должно быть, это тройня.
— Что?
— Я говорю, такое ликование может быть только из-за тройни. Какого пола оказались младенцы?
— В полном соответствии с современными требованиями. По полтора каждого пола.
Она засмеялась, но была раздражена и снова стала приставать к тебе с вопросами. Господи милостивый, неужели она не понимала, что здесь не о чем говорить? Она никогда не была глупой, кроме таких случаев, когда ее терзало любопытство. Она бы разрезала тебя, чтобы вынуть тайну, если бы считала, что сможет ее понять.
В ту ночь или, вернее, в те несколько часов, которые от нее оставались, ты спал как мертвый. На следующий день в офисе от нее не было звонка; ты подумал, что и не будет никогда, ты на это надеялся. Тебя немного беспокоили твои одежда и вещи — ты не хотел, чтобы у нее был предлог появиться снова. Теперь, после того, как прошли сутки и ты отлично выспался, тебе казалось, что эта история отошла в прошлое, и ты спокойно обдумывал незначительные оставшиеся проблемы. Особенно тебя смущала молчаливая неопределенность. Необходимо было заявить ей, что все закончилось окончательно и бесповоротно. Ты не хотел писать ей — на пишущей машинке, без подписи? Нет, она ответит на письмо.
Лучше всего было бы позвонить. Это можно было сделать в двух-трех решительных фразах. Ты спустился на лифте и перешел на другую сторону в тот табачный магазин, где был телефон-автомат. Но ты не стал набирать номер, ты не смог. При мысли, что сейчас услышишь ее голос, тебя охватила слабость, в желудке поднялась тошнота. Ты просто не хочешь когда-либо слышать ее голос и не станешь. Ты, вернувшись в кабинет, стал расхаживать по нему, время от времени останавливаясь у окна и поглядывая вниз на пигмеев в глубокой бездне и обдумывая план действий.
Вскоре после пяти ты ушел из офиса и на такси отправился прямо на Восемьдесят пятую улицу; из-за пробок на дорогах ты прибыл туда только в четверть шестого и боялся, что уже не увидишь, как она выходит, но, к твоему облегчению, в комнате, выходящей на улицу, горел свет.
Ты попросил водителя остановиться напротив дома на другой стороне улицы и притаился в углу неосвещенного салона. Через несколько минут свет в окнах погас, чуть позже распахнулась парадная дверь, она вышла, одна, и направилась в сторону Бродвея. Она выглядела поникшей и неопрятной; тебя бесила ее дерганая походка. Ну ладно, больше тебе не придется этого видеть. Как только она скрылась из виду, ты быстро перебежал улицу, поднялся по лестнице и вошел в квартиру. Окликнув: «Есть кто-нибудь?» — и не получив ответа, ты прошел в спальню.
Кровати были аккуратно застелены; ты подошел к своей, откинул покрывало и одеяло и увидел, что простыня и наволочка были чистыми и свежими; из-под подушки торчал уголок твоей сложенной пижамы.
— Черта с два! — вслух заметил ты.
Чтобы сэкономить время, ты заранее напечатал в офисе записку: «Я забираю все, что мне нужно. Прилагаемые пятьсот долларов — мой подарок на прощание.
Я не хочу тебя слышать. Прощай». Ты заглянул в конверт, чтобы убедиться, что не забыл вложить деньги, и засунул его под ее подушку. На полу расстелил захваченную с собой газету и торопливо уложил в сверток несколько вещей, которые решил забрать: шелковый халат, тапочки, расческу и щетку для волос, несколько рубашек и галстуков, маленькую бронзовую вазу, которая тебе нравилась. Затем вернулся в гостиную, огляделся и, усмехаясь, снова прошел в спальню, достал конверт и добавил приписку: «Можешь оставить себе Уильяма Завоевателя. Укладывай его спать в кровать, когда она свободна». Надев шляпу и пальто, ты взял сверток под мышку. Стоя в дверях, оглянулся и подумал: это в последний раз… О, черт! Через минуту ты уже спустился и мчался в такси на Парк-авеню.
