Стоя у дверей автобуса, Бентон нетерпеливо ждал, когда же они откроются, потом со всех ног бросился к дому. Резко нажав кнопку лифта, стоял, затаив дыхание, прислушиваясь к тому, как лифт едет вниз. Только тут он вдруг вспомнил, без малейшего сожаления, что пакет с тщательно выбранными органическими овощами он оставил в автобусе.
4
Пробило уже половину второго, прошло шесть часов с тех пор, как обнаружили труп, а для Кимберли и Дина Бостоков, ожидавших на кухне, чтобы кто-нибудь сказал им, что надо делать, все еще бесконечно тянулось утро. Кухня была их владением, полем их деятельности, местом, где они чувствовали себя дома, где могли распоряжаться сами, где их никто не понукал, где они могли быть уверены, что их ценят (хотя не часто выражают это словами), могли быть уверены в собственных профессиональных достоинствах и, что важнее всего, где они работали вместе. Но сейчас они медленно бродили от стола к плите и обратно, словно растерявшиеся непрофессионалы, оставшиеся без помощи в незнакомой и пугающей обстановке. Совершенно автоматически они набросили через голову тесемки поварских фартуков, надели белые колпаки, но работы было сделано мало. В половине десятого, по просьбе мисс Крессет, Дин отнес в библиотеку круассаны, варенье, апельсиновый джем и кофе в большом фарфоровом кофейнике, но потом, убирая посуду, увидел, что почти ничего не съедено, хотя кофейник пуст, и последовали бесконечные просьбы подать еще кофе. Сестра Холланд то и дело появлялась, чтобы унести из кухни очередной термос с кофе. В конце концов Дину стало казаться, что он заключен в своей кухне, словно в тюремной камере.
Оба они ощущали, что весь дом погружен в какую-то жуткую, призрачную тишину. Даже ветер стих: его угасающие порывы казались вздохами отчаяния. Ким стыдилась своего обморока. Мистер Чандлер-Пауэлл был с ней очень добр и сказал тогда, что ей не надо выходить на работу, пока она не почувствует, что готова к этому, но она была рада вернуться на свое место на кухне рядом с Дином. Лицо у мистера Чандлера-Пауэлла стало совсем серым, и он как-то даже постарел и очень изменился. Ким вспомнила, что вот так выглядел ее отец, когда вернулся домой после операции, будто у него иссякли все силы и еще что-то, гораздо более важное, чем силы, его покинуло, что-то такое, что делало его единственным в мире — ее отцом. Все были с ней очень добры, но Ким ощущала, что каждый выражал ей свое сочувствие каким-то осторожным тоном, будто любые слова могли таить в себе опасность. Если бы убийство произошло у них дома, в деревне, все было бы совсем по-другому. Возгласы возмущения и ужаса; теплые руки, обнимающие ее, чтобы утешить, успокоить; вся улица, набившаяся к ним в дом — посмотреть, послушать, погоревать; мешанина голосов, расспрашивающих, рассуждающих… Мистер Чандлер-Пауэлл, мистер Уэстхолл, его сестра и мисс Крессет не выказывали своих чувств, во всяком случае, на людях. Но должны же у них быть чувства — они ведь у всех есть! Ким понимала, что сама она порой слишком легко плачет, но они-то, наверное, тоже плачут иногда, хотя даже представить себе такое кажется неприличным. У сестры Холланд глаза были красные и распухшие. Наверное, она плакала. Неужели из-за того, что умерла ее пациентка? Разве медсестры не привыкают к подобному? Как хотелось бы знать, что творится за стенами кухни! А кухня, несмотря на ее размеры, казалась сейчас такой тесной, что вызывала клаустрофобию.
Дин рассказал жене, что мистер Чандлер-Пауэлл поговорил со всеми в библиотеке. Он сказал, что доступ в крыло, где находятся помещения для пациентов и лифт, закрыт, но что всем следует продолжать работать и вести себя как обычно, насколько это возможно. Полиция захочет опросить всех и каждого, но до этого времени — подчеркнул он — им следует избегать разговоров между собой о смерти мисс Грэдвин. Однако Ким понимала, что они все равно будут обсуждать произошедшее, пусть не группами, но хотя бы парами: Уэстхоллы, вернувшиеся к себе, в Каменный коттедж; мисс Крессет с миссис Френшам; и уж конечно, мистер Чандлер-Пауэлл с сестрой Холланд. Могуорти, вероятно, промолчит, сможет промолчать, если сочтет, что это ему выгодно, и она даже не представляла себе, что кто-то захочет обсуждать мисс Грэдвин с Шарон. Они с Дином ни за что не стали бы, если бы Шарон явилась на кухню. Но они с Дином поговорили, совсем тихонько, будто это могло как-то обезвредить их слова.
— А что, если полицейские спросят меня, что случилось, когда я несла наверх чай для миссис Скеффингтон? Попросят рассказать все до единой подробности? Я все должна рассказать?
Дин старался не раздражаться. Она слышала это — его выдавал голос.
— Ким, мы ведь уже все обговорили. Да, ты должна рассказать. Если они задают прямой вопрос, мы не можем не ответить, и надо отвечать правду, иначе мы попадем в беду. Но то, что тогда случилось, не имеет значения. Ты никого не видела и ни с кем не разговаривала. Это не имеет никакого отношения к смерти мисс Грэдвин. Ты можешь только все запутать без всяких на то причин. Просто молчи, пока тебя не спросят.
— А ты уверен насчет двери?
— Я уверен. Но если полицейские начнут приставать ко мне насчет этого, я, может быть, закончу тем, что ни в чем не уверен.
— Ужасно тихо, правда? — сказала Ким. — Я подумала, кто-то должен бы сюда зайти, пора уже. А мы сами — мы-то должны быть здесь или нет?
— Нам же сказали — продолжать работать как обычно. Кухня — то место, где мы работаем. А твое место — здесь, со мной.
Он беззвучно подошел к ней и крепко обнял. Они целую минуту стояли недвижимо, не произнося ни слова, и Ким успокоилась. Разжав объятия, Дин сказал:
— Так или иначе, нам надо позаботиться о ленче. Уже половина второго. Пока что все, на что каждый оказался способен, — это кофе и сухое печенье. Рано или поздно все захотят чего-нибудь горячего, а жаркое в горшочках им вряд ли понравится.
Жаркое из говядины было приготовлено накануне и уже стояло в нижней духовке, его надо было только разогреть. Его хватило бы на всех, включая Мога, который должен был прийти после работы в саду. Но сейчас даже пряный запах этого жаркого вызвал бы у Ким тошноту.
А Дин добавил:
— Нет, никто не захочет ничего тяжелого. Можно сварить гороховый суп. У нас есть крепкий бульон из ветчинной кости, а потом можно подать сандвичи, яйца, сыр… — и он замолк.
— Не думаю, что Мог сходил за свежим хлебом, — возразила Ким. — Мистер Чандлер-Пауэлл говорил, что мы должны оставаться дома.
— Можно испечь пресный хлеб на соде, он всегда пользуется успехом, — ответил Дин.
— А как быть с полицейскими? Нам надо их кормить? Ты говорил, что не кормил старшего инспектора Уэтстона, когда он приезжал, только кофе подавал, но ведь новые приедут из Лондона. А это долгий путь.
— Не знаю. Придется спросить у мистера Чандлера-Пауэлла.
И тут Ким вдруг вспомнила. «Как странно, — подумала она, — что я могла забыть об этом». И она сказала:
— Мы ведь сегодня собирались ему сообщить про ребенка, после операции миссис Скеффингтон. А теперь все знают, и их это вроде бы не беспокоит. Мисс Крессет говорит, в Маноре много места для ребенка.
