— Сколько времени вы на посту?
— С того момента, как старший инспектор Уэтстон и я сюда прибыли, сэр. В пять минут девятого. Дверь была уже опечатана липкой лентой.
— Указание опечатать дверь дал мне инспектор Уэтстон, — пояснил Чандлер-Пауэлл.
Дэлглиш сорвал липкую ленту и вошел в гостиную. Кейт и Бентон последовали за ним. В комнате ощущался сильный запах рвоты, странно диссонировавший со строгой корректностью ее обстановки. Дверь в спальню находилась слева. Она была закрыта, и Чандлер-Пауэлл тихонько ее толкнул: она открылась, хотя ей мешали валявшийся на полу поднос, разбитые чашки и чайник, лежавший на боку; его крышка откатилась в сторону, а чай растекся по ковру темным пятном. В спальне стояла тьма, нарушаемая лишь падавшим из гостиной дневным светом.
Чандлер-Пауэлл сказал:
— Я все тут оставил в том виде, в каком обнаружил. Никто не входил в эту комнату с тех пор, как сестра Холланд и я отсюда вышли. Я полагаю, этот беспорядок можно будет убрать, когда унесут тело.
— Не раньше, чем обыщут место преступления, — ответил Дэлглиш.
Спальня была не такой уж маленькой, но сейчас, когда в ней оказались пять человек, она вдруг показалась заполненной до предела. Она была чуть меньше гостиной, но обставлена с элегантностью, лишь усиливавшей беспросветный ужас от того, что лежало на кровати. Они подошли к трупу, Кейт и Бентон держались позади. Дэлглиш зажег светильник у двери, потом повернулся к прикроватной лампе и увидел, что лампочка в ней отсутствует, а шнур с красной кнопкой вызова закинут высоко над кроватью. Все они стояли у мертвого тела, храня молчание, Чандлер-Пауэлл чуть поодаль, понимая, что его здесь, возможно, только терпят.
Кровать стояла напротив окна, которое было закрыто и шторы задернуты. Рода Грэдвин лежала на спине, обе ее руки со сжатыми кулаками были неловко подняты над головой, как бы театральным жестом удивления, темные волосы рассыпались по подушке. Левую сторону лица закрывала хирургическая накладка, закрепленная липким пластырем, а та часть повернутого чуть вправо лица, которая оставалась видна, была ярко-вишневого цвета. Правый глаз, потускневший в смерти, был полностью открыт, левый, частично невидимый из-за толстой накладки, — полузакрыт; он придавал трупу странный и пугающий вид, будто мертвая женщина злобно подглядывает за ними еще не умершим глазом. Простыня прикрывала тело до самых плеч, словно убийца стремился специально продемонстрировать свою работу в обрамлении двух тонких белых полосок — полотняных бретелек ее ночной сорочки. Причина смерти была очевидна: Рода Грэдвин задушена человеческой рукой.
Дэлглиш хорошо знал, что оценивающие взгляды, устремленные на мертвое тело — его собственный взгляд в том числе, — резко отличаются от взглядов, устремленных на живого человека. Даже у профессионала, приученного к виду насильственной смерти, всегда возникает, хотя бы и ослабленное, чувство жалости, гнева или ужаса. Лучшие патологоанатомы и офицеры полиции, стоя так, как они теперь здесь стояли, никогда не теряют уважения к умершему, уважения, порожденного общими эмоциями, какими бы кратковременными они ни были, безмолвным признанием обшей принадлежности к роду человеческому, неизбежностью общего конца. Но все человеческое, все личностное угасает с последним вздохом. Тело, уже обреченное на необратимый процесс разложения, сводится до уровня экспоната, изучаемого с серьезным профессиональным вниманием, на нем фокусируются эмоции, которые уже не могут быть общими и не могли бы более его волновать. Теперь единственно возможным физическим общением с ним станет общение при помощи затянутых в резиновые перчатки, обследующих тело рук, зондов, термометров, скальпелей, вскрывающих это тело, словно тушу животного. Труп Роды Грэдвин был не самым ужасным из тех, что Дэлглишу пришлось видеть за годы его работы в уголовной полиции, но сейчас на нем словно сфокусировались та жалость, тот гнев, то чувство бессилия, что накопились за всю его карьеру детектива. И он подумал: «Я, видимо, устал от убийств».
Комната, где Рода Грэдвин лежала, как и гостиная, через которую они прошли, несмотря на очевидный комфорт, была слишком тщательно обставлена, что создавало впечатление продуманного совершенства: это делало ее неприветливой и безличной. Предметы обстановки, которые Дэлглиш мельком увидел, проходя через гостиную к кровати, уже успели расставиться по местам у него в памяти: георгианский письменный стол, два современных мягких кресла перед облицованным камнем камином, в котором установлен электрический обогреватель, книжный шкаф и бюро — оба красного дерева и поставленные так, чтобы подчеркивать достоинства друг друга. И все же он в этих комнатах никогда не смог бы чувствовать себя как дома. Они напомнили ему об отеле в бывшем поместье, где он один раз — только один раз — останавливался: постояльцам, переплачивавшим за свои номера, очень тонко давали почувствовать, что, судя по их вкусам, они социально гораздо ниже хозяев отеля. Не допускалось никаких погрешностей, никаких недостатков. Кто же обставлял эти комнаты? — подумал Дэлглиш. Скорее всего мисс Крессет. Если так, значит, она пыталась дать приезжающим понять, что эта часть Манора всего лишь отель для кратковременного пребывания. Приезжающие должны были получить здесь большое впечатление, но никак не право обладания, пусть даже кратковременного, своим обиталищем. Однако Рода Грэдвин, возможно, чувствовала себя здесь совсем иначе, может быть, даже чувствовала себя в этих комнатах как дома. Но ведь ее палата не была для нее отравлена ядовитыми миазмами убийства.
Обратившись к Чандлеру-Пауэллу, доктор Гленистер спросила:
— Вы, конечно, виделись с ней накануне вечером?
— Естественно.
— А сегодня утром — вы именно так ее нашли?
— Да. Когда я увидел ее шею, я сразу понял, что ничего тут не смогу сделать, что невозможно даже предполагать, что эта смерть наступила от естественных причин. Здесь вряд ли нужна консультация судебного патологоанатома, чтобы диагностировать причину ее смерти. Она была задушена. То, что вы видите сейчас, — это точно то же, что увидел я, когда впервые подошел к кровати.
— Вы были один? — спросил Дэлглиш.
— У кровати я был один. Сестра Холланд находилась в гостиной, помогая Кимберли Босток, помощнице повара, которая принесла утренний чай. Увидев труп, сестра несколько раз нажала красную кнопку вызова — ту, что в гостиной, так что я понял — что-то случилось. Как вы можете видеть, прикроватный шнур с кнопкой вызова закинут так, что с кровати до него не дотянуться. Сестра Холланд к ней не прикасалась — очень умно с ее стороны. Она меня заверила, что красная кнопка лежала, как всегда, на прикроватной тумбочке, когда сестра устраивала пациентку на ночь. Я подумал, что, вероятно, пациентка запаниковала или плохо себя почувствовала, и ожидал, что найду здесь сестру, тоже явившуюся на вызов. Мы закрыли обе двери, и я отнес Кимберли вниз, к ней в квартиру. Позвал ее мужа, чтобы он остался с ней, и немедленно позвонил в местную полицию. Старший инспектор Уэтстон указал мне, как опечатать палату, а потом принял ответственность на себя, вплоть до вашего приезда. К тому времени я уже распорядился, чтобы доступ в этот коридор и в лифт был закрыт.
