– Это – кокколит, увеличенный в шесть тысяч раз.
– Это – что?
– Скелет микроорганизма, жившего в древних морях, на месте которых и отложился мел, использованный в этой замазке. Эти скелеты отличаются друг от друга – в зависимости от того, из какого карьера брали мел. По ним можно отличить один образец замазки от другого.
Бренда тогда воскликнула:
– Но он такой красивый!
Ученый сменил ее у окуляра и сказал:
– И правда, смотрится очень мило.
Однако Бренде уже тогда стало ясно, что сама-то она пыталась заглянуть на миллионы лет назад, в то время как ученый думал лишь о крохотном соскобе замазки с ботинка подозреваемого: этот след мог доказать, что подозреваемый и в самом деле насильник или убийца. И все же, подумала она тогда, его и это вовсе не волнует. Правильный ответ – вот все, что его заботит. И не имело смысла спрашивать его, не кажется ли ему, что все в жизни объединено единой целью, что животное – такое крохотное, не видимое невооруженному глазу – погибло миллионы лет назад в морских глубинах, а теперь усилиями ученых воскрешено, чтобы доказать вину или невиновность человека. Как странно, размышляла она, что ученые так редко бывают верующими: ведь сама их работа открывает им мир, такой замечательно разнообразный и в то же время такой единый и цельный. Известно было, что из сотрудников Лаборатории Хоггата только доктор Лорример регулярно посещает церковь. Интересно, можно будет у него спросить про Бога и кокколиты? Сегодня утром он был очень добр с ней, когда стало известно про это убийство. Он приехал в Лабораторию поздно, около десяти, и выглядел ужасно усталым – ведь он провел ночь на месте убийства. Он подошел к регистрационному столу взять личную почту. И сказал ей:
– Сегодня утром вам придется принимать вещдоки по первому для вас делу об убийстве. Не нужно из-за них расстраиваться, Бренда. Есть только одна смерть, которой следует бояться, – наша собственная.
Очень странно, что он так сказал. Странно, что выбрал такой способ ее успокоить. Но он, конечно, прав. И она вдруг обрадовалась, что инспектор Блейклок сам оформил всю документацию по делу об убийстве в меловом карьере. Теперь, если только правильно повести себя, владелица запачканных трусиков так и останется для Бренды неизвестной, безымянной, просто номером в серии экспонатов Биологического отдела, обозначенным на папке из желтоватого картона. Мысли ее нарушил голос инспектора Блейклока:
– Ты подготовила к отправке те заключения для суда, что мы с тобой вчера сверяли?
– Да, я их все в журнал занесла. Я хотела спросить у вас: почему все официальные показания для суда имеют шапку «Акт об уголовном судопроизводстве тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года, разделы два и девять»?
– Это установленный законом документ, подтверждающий полномочия на дачу письменных показаний при оформлении ордеров на арест или представляемых в Королевский Суд. Ты можешь посмотреть разделы два и девять в нашей библиотеке. До этого акта лабораториям приходилось, прямо сказать, ой как туго: ведь все показания судмедэксперты должны были давать устно! Но учти, те эксперты, которые обязаны поваляться в суде, до сих пор тратят значительную часть времени судебных процессах. Защита вовсе не всегда принимает научные доказательства. Это очень трудная часть работы, гораздо труднее, чем сам анализ: приходится стоять на свидетельском месте, в полном одиночестве, отстаивая результаты анализа при перекрестном допросе. Если ученый не может выстоять на свидетельском месте, вся работа, которую он так тщательно проделал за лабораторным столом, идет насмарку.
И Бренда вспомнила, что говорила ей миссис Моллет: водитель, убивший дочку Блейклока, был оправдан потому, что судмедэксперт сломался при перекрестном допросе. Что-то такое было связано с анализом кусочков краски от машины, обнаруженных на дороге. Как страшно, должно быть, потерять единственного ребенка. Вообще потерять ребенка. Наверное, это самое худшее, что может с человеком случиться. Неудивительно, что он такой молчаливый. Когда полицейские приходят и начинают свои громогласные шуточки отпускать, он только улыбнется им по-доброму, и все.
Она бросила взгляд на лабораторные часы на стене напротив. Десять сорок пять. Вот-вот появятся слушатели Курсов по расследованию на месте преступления. Сегодня у них лекция по сбору и хранению научных доказательств. Краткий период затишья скоро кончится. Интересно, что подумал бы полковник Хоггат, если бы мог сегодня посетить свою Лабораторию. И Бренда снова, далеко не в первый раз, взглянула на его портрет, висевший рядом с кабинетом директора. Даже со своего места в глубине зала она могла рассмотреть золотые буквы на раме:
ПОЛКОВНИК УИЛЬЯМ МЕЙКПИС ХОГГАТ КАВАЛЕР ОРДЕНА «КРЕСТ ВИКТОРИИ» ГЛАВНЫЙ КОНСТЕБЛЬ, 1894–1912 ОСНОВАТЕЛЬ НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОЙ ЛАБОРАТОРИИ СУДЕБНОЙ МЕДИЦИНЫ
Он стоял посреди комнаты, которая и до сих пор использовалась как библиотека; его румяное лицо, с усами и бакенбардами, казалось суровым под гордым плюмажем шляпы; туго затянутый мундир, весь в шнурах и медалях, украшен рядом золоченых пуговиц. Одна властная рука легко, словно пастырское благословение, возложена на старомодный микроскоп, блистающий медью. Но грозный взгляд его глаз устремлен вовсе не на это последнее достижение науки: он устремлен прямо на Бренду. И под этим осуждающим взглядом, призывающим к исполнению долга, она принялась за работу.
Глава 8
К двенадцати часам в кабинете директора закончилось совещание старшего научного состава. Обсуждали, какая мебель и какое оборудование потребуются для нового здания Лаборатории. Хоуарт вызвал секретаршу привести в порядок стол заседаний. Он смотрел, как мисс Фоули вытряхивавает и протирает пепельницу (сам он не курил, и запах сигаретного пепла был ему неприятен), собирает экземпляры поэтажных планов Лаборатории и разбросанные по столу ненужные бумаги. Со своего места за столом он мог рассмотреть сложные геометрические фигуры, которые вычерчивал во время заседания Миддлмасс, и копию повестки дня, залитую кофе и скомканную Биллом Морганом, завотделом по исследованию транспортных средств.
Он смотрел на молодую женщину, на ее ловкие и уверенные движения, и думал, что же кроется за этим необычайно широким лбом за чуть косо поставленными, загадочными глазами. Ему очень недоставало его прежней помощницы – секретаря-референта Марджори Фарэкер, недоставало гораздо больше, чем он ожидал. Это даже неплохо и несколько поубавило ему спеси, решил он удрученно, что ее преданность оказалась не настолько глубокой, чтобы заставить ее покинуть Лондон и последовать за ним на Болота. Неожиданно для него обнаружилось, что у Марджори есть собственная личная жизнь. Как все хорошие секретарши, она обладала – или хотя бы успешно делала вид, что обладает, – некоторыми идеализированными качествами жены, матери, любовницы, наперсницы, служанки и друга одновременно, не имея ни намерения, ни надежды стать тем или другим. Она льстила его самолюбию, оберегала от мелких неприятностей и забот, с материнской ворчливостью охраняла его покой и с бесконечным тактом добивалась того, чтобы он всегда знал все, что ему следовало знать о происходящем в его Лаборатории.
