– Полагаю, что немаленькие. Но это тот случай, когда
стоимость внедрения не имеет никакого значения. Результат должен превзойти все
наши затраты.
– Три кандидата, – пробормотал Рассел, – интересная мысль. Я
обещаю вам, что лично ознакомлюсь с этими материалами. И как можно быстрее дам
вам ответ.
Второй кандидат (продолжение)
Фоксман взглянул на стоявшего перед ним мужчину. Лет
тридцать пять. Спокойный, уверенный взгляд, спортивная, подтянутая фигура.
Глубокие морщины. Голова выбрита, а на лице трехдневная щетина. Умные и
проницательные глаза. Начитанного, грамотного и много страдавшего человека.
Незнакомец молча ждал, пока заговорит приехавший гость.
– Господин Физули, – произнес тот, – меня зовут Джонатан
Фоксман. Я специально прилетел сюда, чтобы переговорить с вами.
– Меня предупредили, – кивнул Физули, – сказали, чтобы я
подъехал именно сюда в такое позднее время. Или уже раннее. У нас уже светает.
– Давайте отойдем от машин, – предложил Фоксман.
Физули усмехнулся. Очевидно, его собеседник был из тех
перестраховщиков, которые пытаются все держать под контролем. Если в одной из
машин установлен какой-нибудь «жучок», то их разговор могут услышать
посторонние люди. Он молча прошел за Фоксманом за небольшой холм. Джонатан
огляделся, удовлетворенно кивнул головой.
– Давайте начнем. Только не удивляйтесь. У нас очень мало
времени. Я буду задавать вам вопросы в стиле «блиц». А вы попытайтесь
достаточно быстро отвечать на них.
– Давайте.
– Ваше полное имя, фамилия, отчество.
– Физули Гаджикули-оглы Гусейнов.
– Кто вы по национальности?
– В анкете у меня записано, что я азербайджанец. Я себя
таким и чувствую. Но по отцу я курд, а по матери талыш. Это этнические группы в
нашей республике…
– Я знаю, – прервал его Фоксман, – вы были офицером
Министерства национальной безопасности?
– Да.
– Почему ушли в отставку?
– Я не ушел. Вы ведь должны знать мою анкету, – впервые
немного сорвался Физули не став отвечать на вопрос.
– Я ее знаю. Но хочу услышать ваше объяснение.
– У меня произошла семейная трагедия. – По лицу Физули
ничего нельзя было прочитать, но было понятно, что он напрягся. – Я был тяжело
ранен и меня списали по инвалидности. Вот уже два года я считаюсь уволенным из
органов министерства по инвалидности. Я был тяжело контужен и почти четыре
месяца находился в коме. Врачи считали, что я не выживу. После такого ранения
обратно меня уже не взяли.
– Как вы сейчас себя чувствуете?
– Вы считаете, что я похож на инвалида?
– Только отвечайте на вопросы. Как вы себя чувствуете?
– Физически абсолютно нормально. Иногда болит голова.
– Ясно. Сейчас я задам пару не очень приятных вопросов. И
поэтому готов заранее извиниться.
– Не думал, что встречусь с таким деликатным собеседником, –
без тени улыбки ответил Физули.
– Ваш автомобиль был заминирован, когда вы с семьей были в
Дербенте? Все правильно?
– Да, в Дагестане. Я был у своего двоюродного брата, который
работает в полиции. Очевидно, там решили, что и я работаю в полиции. Или точно
узнали, где именно я работаю. Мой автомобиль был заминирован. И он взорвался
через две минуты после того, как мы отъехали.
«Он умеет держать себя в руках, даже после такой трагедии, –
с удовлетворением отметил Фоксман, – похоже, что физически он тоже
восстановился. Но нам нужно будет еще раз проверить его психологическую
устойчивость».
– В машине была ваша семья? – уточнил Джонатан. – Простите,
если я невольно причиняю вам боль.
– В машине были моя жена и десятилетний сын, – глухо сообщил
Физули, – они погибли. Я остался в живых, хотя и провалялся в четырехмесячной
коме. Сейчас получаю пенсию по инвалидности.
– И нигде не работаете?
– Мне это неинтересно. Я живу в горах, в ста киломметрах
отсюда, ближе к Шемахе. Там у моего отца был домик, и я в нем поселился. Живу
один со своими собаками и козами. Еще есть вопросы?
– Ваше воинское звание?
– Майор.
– Вы закончили институт в Москве?
– Да. И еще проходил специальные курсы в Германии, куда нас
отправляли на стажировку в рамках программы сотрудничества с НАТО.
– Говорят, что у вас были самые лучшие показатели среди всех
остальных офицеров, – напомнил Фоксман.
– Возможно, поэтому на меня еще тогда обратили внимание, –
очень спокойно парировал Физули.
– Безусловно. Не обратить внимание на такого эрудированого и
грамотного человека было невозможно, – сказал Фоксман. – Но вот уже два года вы
не работаете…
– Два с половиной. Прибавьте к этому времени мой срок
пребывания в больнице.
– Конечно. Вы считаете, что с вами поступили несправедливо?
– Нет. Нормально. Я действительно был в коме. Целых четыре
месяца. Когда начал приходить в сознание, почти ничего не видел, плохо
соображал, не мог даже самостоятельно подняться с кровати. Меня комиссовали.
Все верно. В таких условиях я ни на что не годился. А когда понял, что мои
погибли… В общем, все сделали правильно. Я бы не смог оставаться в Баку, снова
жить в своей прежней квартире, ходить на работу. Повторяю, – все сделали
правильно. Я ни на кого не обижаюсь.
– Почему вы приняли наше предложение?
– За два года жизни в горах я многое передумал. И чувствую
себя нормально. Прежнюю физическую форму я восстановил, никаких проблем. Иногда
мучают головные боли, но с этим ничего не поделаешь. Оставаться больше в горах
я не хочу, а возвращаться к себе на прежнюю работу, наверно, не могу. И не
хочу. Поэтому я даже не поверил, когда ко мне приехал сотрудник вашего
посольства. Решил, что это розыгрыш. Откуда американцы могли знать про
инвалида, живущего в горах? Теперь понимаю, что вы меня давно искали и давно взяли
на заметку. Еще с тех пор, как я был в Мюнхене четыре года назад.
– Верно, – кивнул Фоксман, – у вас были просто феноменальные
показатели. Жаль, что так получилось с вами и с вашей семьей…
Физули отвернулся. Он не хотел, чтобы Фоксман увидел его глаза.
– Вы понимаете, в чем состоит суть нашего предложения? –
уточнил Джонатан.
