Не успел он ответить, как они услышали спокойный голос Маделин Гудейл:
— Не обязательно крышку. Кто-то поменял всю бутылку.
Мастерсон не ответил. Значит, старик был прав! Раствор с дезинфицирующим средством был приготовлен очень тщательно, без спешки, и бутылка с отравой была поставлена вместо той, из которой пила Мораг Смит. А куда же делась та первая бутылка? Почти наверняка можно сказать, что ее оставили в кухоньке на этаже старших сестер. Не сестра ли Гиринг жаловалась мисс Коллинз на водянистое молоко?
II
Далглиш быстро закончил свои дела в Скотленд-Ярде и к одиннадцати часам был уже в Норт-Кенсингтоне.
Дом № 49 по Миллингтон-сквер был большим ветхим зданием в итальянском стиле с обшарпанной штукатуркой по фасаду. В этом нет ничего необычного. Дом как дом, похожий на сотни других в этой части Лондона. Разделенный, по-видимому, на однокомнатные квартиры — занавески во всех окнах разные, а в некоторых отсутствуют вовсе, — он дышал той странной атмосферой перенаселенности и скрытного одиночества, которая окутывала весь этот район. Далглиш заметил, что в подъезде нет ни планки с многочисленными кнопками звонков, ни аккуратного списка жильцов. Дверь подъезда была открыта. Он толкнул застекленную дверь в вестибюль, и на него тут же пахнуло дешевой стряпней, мастикой для полов и грязным бельем. Стены вестибюля были оклеены толстой потрескавшейся бумагой, покрашенной в темно-коричневый цвет и блестевшей так, словно она сама источала жир и пот. Пол и лестницу покрывал драный, не ведавший ремонта линолеум, на котором лишь в нескольких местах, где разрывы, вероятно, представляли уже опасность, виднелись заплаты с другим, более ярким рисунком. Лестничная клетка покрашена типичной для казенных учреждений зеленой краской. И — никаких признаков жизни, хотя даже в это время дня, поднимаясь по пустынной лестнице наверх, он ощущал ее присутствие за плотно запертыми и пронумерованными дверями.
Квартира № 14 располагалась на верхнем этаже, в глубине коридора. Подходя к двери, Далглиш услышал энергичное стаккато пишущей машинки. Он громко постучал, машинка замолчала. Ему пришлось ждать больше минуты, прежде чем дверь приоткрылась, и он встретился взглядом с парой подозрительных неприветливых глаз.
— Кто вы такой? Я работаю. Моим друзьям известно, что утром приходить нельзя.
— Но я не ваш друг. Можно войти?
— Я не могу уделить вам много времени. Боюсь, что и вам не стоит его тратить. Я не хочу никуда вступать: у меня нет для этого времени. И не хочу ничего покупать, потому что нет денег. И вообще, все, что мне нужно, у меня есть.
Далглиш показал свое удостоверение.
— Я ничего не покупаю и не продаю, даже ту информацию, ради которой пришел сюда. Это касается Джозефин Фаллон. Я полицейский и занимаюсь расследованием ее смерти. Вы, как я понимаю, Арнолд Даусон.
Дверь приоткрылась шире.
— Вы бы лучше вошли.
Никаких признаков страха; может быть, лишь некоторая настороженность в серых глазах.
Комната выглядела не совсем обычно: небольшое чердачное помещение под скатом крыши, со слуховым окном, почти полностью обставленное грубыми некрашеными деревянными ящиками, на некоторых сохранилась трафаретная надпись с именем торговца вином или бакалеей. Ящики были искусно пригнаны друг к другу, так что стены от пола до потолка походили на бледные деревянные соты с разными по размеру и форме ячейками, в которых находилось все необходимое для повседневной жизни. В одних плотными рядами стояли книги в твердых переплетах, другие выделялись оранжевыми корешками книжек в мягких обложках. Один ящик обрамлял небольшой электрокамин из двух пластин, вполне достаточный для обогрева такой маленькой комнаты. В другом ящике лежала аккуратная стопка чистой, но неглаженой одежды. В третьем стояли кружки с голубым ободком и другая посуда; а еще в одном — несколько objets trouves:
[19]
морские раковины, стаффордширская собачка, птичьи перья в баночке из-под варенья. Под окном — узкая кровать, накрытая одеялом. Еще один перевернутый ящик служил столом. Были здесь и два стула: складные сооружения с матерчатым сиденьем, которые обычно продаются для загородных пикников. Все это напомнило Далглишу одну статью, которую он прочел в воскресном приложении с цветными иллюстрациями: статья рассказывала о том, как обставить однокомнатную квартиру за пятьдесят фунтов. Арнолд Даусон, вероятно, умудрился сделать это в два раза дешевле. Однако комната производила приятное впечатление. Все здесь было простым и функциональным. Возможно, у кого-то она могла вызвать клаустрофобию; а в чрезвычайной аккуратности и в том, как целесообразно был использован абсолютно каждый дюйм пространства, чувствовалась некоторая одержимость. Это была комната самостоятельного, хорошо организованного человека, у которого, как он сам сказал Далглишу, явно было все, что ему нужно.
Жилец соответствовал комнате. Он выглядел даже излишне опрятно. Молодой человек, пожалуй, немногим старше двадцати, как показалось Далглишу. На нем был чистый бежевый свитер под горло с аккуратно подвернутыми на одинаковую длину рукавами, воротничок очень белой рубашки выпущен наружу. Его вылинявшие, но без единого пятнышка джинсы были явно как следует выстираны и отглажены. На каждой штанине — аккуратная стрелка, а концы подвернуты и тщательно подшиты. Все это как-то странно не вязалось с его непритязательным одеянием. На босых ногах кожаные сандалии с пряжками, какие обычно носят дети. Очень светлые волосы были зачесаны таким образом, что обрамляли его лицо в виде шлема, как у средневекового пажа. Под прилизанной челкой — худое и нежное лицо с крючковатым, слишком большим носом и маленьким, хорошо очерченным, но немного капризным ртом. Но самой удивительной чертой его облика были уши. Далглиш никогда не видел таких маленьких ушей, к тому же совершенно бесцветных, словно сделанных из воска. Сидя на перевернутом оранжевом ящике, свободно свесив руки между колен и устремив настороженный взгляд на Далглиша, он казался центром композиции какой-то сюрреалистской картины: одинокая, четко выписанная фигура на фоне множества клеточек-ячеек. Далглиш подвинул один из ящиков и уселся напротив юноши.
— Вы, конечно, знаете, что она умерла? — спросил он.
— Да. Я прочитал об этом в утренних газетах.
— А вы знали, что она беременна?
Этот вопрос вызвал наконец какое-то проявление чувств. Непроницаемое лицо парня побледнело. Он вскинул голову и с минуту молча смотрел на Далглиша, прежде чем ответить.
— Нет. Не знал. Она мне не говорила.
— Почти три месяца. Это мог быть ваш ребенок?
Даусон опустил взгляд на свои руки.
— Наверное, мог. Я не предпринимал никаких мер предосторожности, если вы это имеете в виду. Она говорила, чтоб я не беспокоился, что она сама за этим проследит. В конце концов, она была медсестрой. Я думал, она знает, как предохраняться.
— Именно этого, как я подозреваю, она и не знала. Может быть, вы лучше расскажете мне обо всем?
