Фразу «я всегда была предана докторам» можно было часто услышать в доме на Акация-роуд в Гайден-Парке. Старшая сестра Эмброуз часто замечала, что молодые медсестры, которые иногда приходили работать в клинику Стина в качестве помощниц на выходные, были воспитаны в менее строгих традициях, но она была плохого мнения о большинстве молодых медсестер и еще более худшего мнения о современном образовании.
Как всегда, она доехала по центральной линии подземки до Ливерпуль-стрит, пересела на пригородную электричку, идущую в восточном направлении, и двадцать минут спустя уже открывала дверь опрятного дома, где жила с мисс Беатрис Шарп. Сегодня она, однако, вставила ключ в замок, не осмотрев, как обычно, сад перед домом, не оценив придирчивым взглядом покраску на двери и даже не остановившись, как она всегда делала, в привычном раздумье над тем, насколько красиво в целом выглядят эти владения и каким удачным капиталовложением оказалась их покупка.
— Это ты, Дот? — раздался голос мисс Шарп из кухни. — Ты задержалась.
— Удивительно, что не задержалась еще дольше. В клинике произошло убийство, и большую часть вечера там были полицейские. Насколько я знаю, они все еще там. У меня сняли отпечатки, как и у остальных сотрудников.
Старшая сестра Эмброуз старалась говорить ровно, но эффект от сообщения самой новости оказался ошеломляющим. Меньшего она и не ожидала. Не каждый день выдается возможность рассказать нечто столь волнующее, и некоторое время в поезде она потратила на то, чтобы отрепетировать, как более эффектно преподнести потрясающую новость. Выбранное предложение коротко освещало наиболее важные детали. Ужин был на время забыт. Пробормотав, что кастрюля всегда может подождать, мисс Шарп налила себе и подруге по стаканчику хереса, исключительно для преодоления шока, и устроилась с выпивкой в гостиной, чтобы услышать всю историю. Старшая сестра Эмброуз, которая славилась в клинике чрезмерной осмотрительностью и молчаливостью, была куда более раскованна дома, и не прошло много времени, прежде чем мисс Шарп узнала об убийстве столько, сколько могла рассказать ее подруга.
— Но как ты думаешь, кто убил ее, Дот? — Мисс Шарп вновь наполнила стаканчики — беспрецедентное расточительство! — и решила проверить способность своего ума к аналитическому мышлению. — Насколько я понимаю, убийство, должно быть, совершили между шестью двадцатью, когда ты увидела, как мисс Болем шла к лестнице, ведущей в полуподвал, и семью часами, когда обнаружили тело.
— Так это же очевидно! Вот почему следователь неоднократно спрашивал меня, уверена ли я насчет времени. Я была последним человеком, который видел ее живой, и в этом нет сомнения. Сеанс лечения миссис Беллинг закончился, и она была готова идти домой около шести пятнадцати, поэтому я прошла в приемную, чтобы сообщить об этом ее мужу. Он всегда нервничает из-за времени, поскольку дежурит по ночам и должен успеть поесть и быть на работе к восьми. Потом я взглянула на часы: шесть двадцать. Когда я вышла из кабинета ЭШТ, мимо меня прошла мисс Болем, она направилась к лестнице. Следователь спрашивал меня, как она выглядела и разговаривали ли мы. Но мы не разговаривали, и, насколько я могу судить, выглядела она как обычно.
— И как он? — спросила мисс Шарп, мысленно рисуя образы комиссара Мегрэ и инспектора Барлоу.
[18]
— Следователь? Исключительно вежлив, надо сказать. У него постное худое лицо, как у многих полицейских. Очень мрачный. От меня он мало что узнал, но видно: он умеет вытягивать у людей показания. Миссис Шортхаус просидела у него уйму времени, и, держу пари, он выпытал у нее все, что хотел. Но я в эти игры не играю. Я всегда оставалась преданной клинике.
— И тем не менее, Дот, произошло убийство.
— Это понятно, Беа, но ты же знаешь, что такое клиника Стина. И без моего участия там распространяют достаточно сплетен. Никто из докторов не любил ее, как, впрочем, никто из обычного персонала тоже, насколько мне известно. Но это не причина для убийства. Как бы там ни было, я держала рот на замке, и если у других есть хоть какой-то здравый смысл, они сделают то же самое.
— В любом случае ты права. У тебя есть алиби, если ты и доктор Ингрэм все это время находились в кабинете ЭШТ.
— Да, с нами-то все в порядке. Как и с миссис Шортхаус, и с Калли, и с Нейглом, и мисс Придди. Нейгл ушел на улицу с почтой после шести пятнадцати, а остальные были вместе. Хотя я не уверена насчет докторов, и очень жаль, что доктор Бейгли вышел из кабинета ЭШТ после того, как закончилось лечение миссис Беллинг. Вообще, знаешь, ни один здравомыслящий человек не может подозревать его в убийстве, но все равно ему не повезло. Пока мы ждали полицию, доктор Ингрэм подошла и сказала, что нам не следует об этом говорить. В хорошенькую историю мы бы втянули доктора Бейгли такими кознями! Я притворилась, будто не понимаю ее. Одарила ее одним из своих коронных взглядов и сказала: «Я уверена, доктор, что если мы все скажем правду, то невиновным будет нечего бояться». Это тут же заставило ее замолчать. Именно так я и поступила: сказала правду. Но этим я и ограничилась. Если полиции нужны сплетни, пусть отправляются к миссис Шортхаус.
— А что сестра Болем? — поинтересовалась мисс Шарп.
— Вот за нее я больше всего и волнуюсь. Она, как и положено, была на своем месте, но ведь вряд ли можно сказать, что пациент, которого лечат ЛСД, может обеспечить кому-либо алиби. Детектив довольно быстро ее отпустил. Он пытался получить информацию от меня. Была ли сестра Болем дружна со своей кузиной? Они, без сомнения, работали в клинике, чтобы быть вместе? «Не надо вешать мне лапшу на уши», — подумала я, но промолчала. Ему почти ничего не удалось от меня добиться. Но это и неудивительно. Все мы знали, что у мисс Болем были деньги и, если она не завещала их кошачьему приюту, они достанутся ее кузине. В конце концов, ей больше некому было их оставлять.
— Не могу представить, чтобы она завещала их приюту для кошек, — сказала мисс Шарп, которая все понимала буквально.
— Я не это имела в виду. Если смотреть правде в глаза, она никогда не обращала особого внимания на Тигру, хотя он вроде бы считался ее котом. Я всегда думала, что это характерно для мисс Болем. Она нашла Тигру, когда он буквально умирал от голода на площади, и принесла в клинику. Начиная с того времени она покупала три банки кошачьих консервов для него каждую неделю. Но она никогда не ласкала, не кормила и не пускала его ни в один кабинет наверху. С другой стороны, эта дура Придди всегда околачивается в комнате дежурных с Нейглом, гладит Тигру, но я никогда не видела, чтобы он или она приносили ему еду. Я думаю, мисс Болем покупала консервы из чувства долга. На самом деле она не очень любила животных. Но она могла оставить деньги церкви, которую она так любила, или герл-гайдам, если уж на то пошло.
— Логично было бы предположить, что она завещает все тому, кто есть ее плоть и кровь, — сказала мисс Шарп. Сама она была очень невысокого мнения о тех, кто есть ее плоть и кровь, и всегда находила, что покритиковать в поведении своих племянников и племянниц, однако ее маленький, за долгие годы накопленный капитал был тщательно поделен между ними всеми, все они были ее наследниками. У нее в голове не укладывалось, как можно обойти членов семьи в своем завещании.
