Делглиш чувствовал выступающую кость ее худенького плеча, однако хрупкое на вид тело девушки оказалось на редкость жилистым и выдерживало его вес. С трудом поднявшись на ноги, он спросил:
— Мужчина или женщина?
— Не разглядела. Мог быть кто хотите. Не берите сейчас это в голову. Как, дойдете до Найтингейл-Хаус? Туда всего ближе.
Оказавшись на ногах, Делглиш почувствовал себя гораздо лучше. Он почти не видел дорожку, однако, опираясь на плечо девушки, сделал несколько шагов.
— Надеюсь, что да. Ближе всего черный ход. Не дальше чем в пятидесяти ярдах отсюда. Позвоните в квартиру Матроны. Я знаю, что она дома.
И они вдвоем медленно побрели по дорожке, затаптывая, к досаде Делглиша, все следы, которые, как он надеялся, можно было бы изучить утром. Хотя какие там следы на прелых листьях. Интересно, куда делось орудие нападения. Однако чего тут гадать. До рассвета все равно ничего не предпримешь. Делглиш почувствовал теплую волну благодарности и любви к этой маленькой, выносливой девушке, чья худая, невесомая, словно у ребенка, рука обнимала его за талию. Забавная, должно быть, из нас вышла парочка, подумал он.
— Думаю, вы спасли мне жизнь, Морэг, — сказал он. — Он убежал только потому, что услышал вас.
Он или она? Если бы Морэг успела вовремя, чтобы разглядеть это! Делглиш с трудом расслышал ответ девушки:
— Не болтайте глупостей.
По ее голосу он понял, даже не удивившись, что она плачет. Она даже не пыталась унять рыдания или хотя бы сдержать их, по это не мешало им идти. Наверное, для Морэг плакать так же естественно, как и ходить. Он не стал ее успокаивать, а лишь чуть крепче сжал ее плечо. Восприняв этот жест как безмолвную просьбу держать его лучше, она прижалась к нему плотнее и еще крепче обняла за талию, помогая идти. Такой вот тесной парочкой они и брели в тени деревьев.
В демонстрационном зале горел яркий, слишком яркий свет. Он беспокоил Делглиша даже сквозь закрытые веки, и он водил головой из стороны в сторону, пытаясь избавиться от этого дополнительного источника боли и раздражения. Потом его голову успокоили прохладные руки. Руки Мэри Тейлор. Он слышал, как она говорила ему, что Куртпи-Бригс в больнице. Она уже послала за ним. Затем те же руки сняли галстук, расстегнули рубашку и стянули пиджак, проделав все это ловко и профессионально.
— Что случилось?
Это был голос Куртни-Бригса, резкий, сильный. Значит, хирург уже здесь. Что он делал в больнице? Еще одна срочная операция? Его пациенты обладают удивительной склонностью к рецидивам. А как насчет алиби на последние полчаса?
— Кто-то устроил на меня засаду, — сказал Делглиш. — Мне необходимо проверить, кто находится в Найтингейл-Хаус.
Крепкие руки хирурга усадили его обратно в кресло. Два серых софита мешали видеть. И снова ее голос:
— Не сейчас. Вы едва стоите на ногах. Этим займется кто-нибудь из нас.
— Тогда немедленно.
— Чуть позже. Мы заперли все двери и будем в курсе, если кто-то вернется. Положитесь па нас. Успокойтесь.
Вполне разумно. Положитесь на нас. Успокойтесь. Делглиш ухватился за подлокотники, стараясь не потерять связь с реальностью.
— Я хочу проверить сам.
Ослепленный собственной кровью, он не столько увидел, сколько почувствовал, как они озабоченно переглянулись. Он понимал, что ведет себя как капризный ребенок, пытающийся своим упрямством пробить ледяное спокойствие взрослых. Разозленный тщетностью своих усилий, он предпринял попытку встать с кресла. Однако пол под его ногами куда-то поплыл, затем стал надвигаться па него в виде странных, кричащих узоров. Плохо дело. Ноги не держат.
— Глаза, — сказал Делглиш.
— Потом, — произнес раздражающе спокойный голос хирурга. — Сначала я должен осмотреть вашу голову.
— Но я хочу видеть!
Слепота приводила его в ярость. Или они делают это нарочно? Он поднял руку и принялся сдирать запекшуюся кровь с век. Он слышал, как они переговариваются — тихо и па профессиональном жаргоне, который ему, пациенту, недоступен. Потом он услышал новые звуки: шипение стерилизатора, звяканье инструментов, звон закрывающейся металлической крышки. И затем резкий запах дезинфицирующей жидкости. Теперь Мэри Тейлор промывала ему глаза. Восхитительно прохладный тампон прошелся по векам, и он открыл глаза, чтобы отчетливо увидеть белоснежный халат и длинную, ниспадающую с левого плеча косу. Обращаясь непосредственно к ней, он сказал:
— Я должен знать, кто сейчас находится в Найтингейл-Хаус. Пожалуйста, не могли бы вы это проверить?
Не сказав ни слова и даже не взглянув на Куртни-Бригса, она выскользнула из комнаты. Как только дверь за нею закрылась, Делглиш произнес:
— Вы не сообщили мне, что ваш брат был помолвлен с Джозефинй Фоллон.
— Вы же меня об этом не спрашивали.
Голос хирурга звучал совершенно спокойно; естественный голос занятого делом человека. Щелкнули ножницы, и головы Делглиша коснулся холод металла. Хирург остригал волосы вокруг раны на его голове.
— Вы же должны были понимать, что мне это будет интересно.
— Интересно? Еще бы не интересно. У вас странная особенность проявлять повышенный интерес к личным делам других. Однако я счел себя обязанным удовлетворить ваше любопытство лишь в том, что касалось смерти обеих девушек. Вы не можете поставить мне в вину, что я утаил что-либо относящееся к делу. А смерть Питера не имеет к нему никакого отношения — это моя личная трагедия.
Не столько личная трагедия, сколько публичный позор, подумал Делглиш. Ведь Питер Куртни нарушил основной принцип своего брата — во всем добиваться успеха.
— Ведь он повесился? — произнес старший инспектор.
— Да, это так. Не слишком приятный или достойный способ расстаться с жизнью, однако бедный мальчик не обладал моими возможностями. К тому дню, как будет вынесен мой окончательный диагноз, я позабочусь о более приемлемом способе, чем веревка.
Его эгоизм просто поразителен, подумал Делглиш. Даже смерть брата он рассматривает относительно самого себя. Словно он непоколебимо стоит в центре своей собственной вселенной, в то время как другие люди — брат, любовница, пациенты — вращаются вокруг и существуют лишь благодаря излучаемому им теплу и свету, повинуясь силе его притяжения. Но не так ли большинство людей видит самих себя? Разве Мэри Тейлор менее поглощена собой? А он сам? Может, они просто потворствуют своей эгоистичной сущности в более завуалированной форме?
Хирург отошел к черному саквояжу с инструментами и достал зеркало на металлическом ободе, которое водрузил себе на голову. Потом вернулся к Делглишу с офтальмоскопом в руке и сел на стул напротив своего пациента. Их головы почти соприкасались. Делглиш чувствовал металл инструмента, направленного в его правый глаз.
— Смотрите прямо, — велел Куртни-Бригс. Старший инспектор послушно уставился на точечный лучик света.
