Кто-то кивнул ему. “Вот это день”, — двусмысленно обронил Исаак Лакин и пошел дальше. Лакин стал директором департамента ННФ, возглавлявшим работы по ядерному резонансу. Неопределенная зона исследований, связанная с детектированием тахионов, которой занимался Гордон, находилась в ведении другого человека. Лакин теперь был известен главным образом как соавтор статьи о спонтанном резонансе в “Физикал ревью леттерс”. Эхо славы подняло его до того положения, которое он теперь занимал.
У другого соавтора, Купера, дела также шли неплохо. ; Его тезисы, освобожденные от упоминания эффектов спонтанного резонанса, очень быстро прошли через комиссию.
Он вздохнул с облегчением и отправился в Пенсильванию. ; Там, занимаясь в постдокторантуре фундаментальным исследованием электронных спинов, он получил место на факультете и теперь спокойно изучал компаунды III и IV типов, определяя коэффициенты их переноса. Гордон встречал его на ученых сборищах, они выпивали и осторожно беседовали, стараясь обходить щекотливые темы.
Он случайно услышал о возобновлении работ по проекту “Орион”, касавшемуся запуска космических кораблей, и о новой работе Дисона. Потом, когда Гордон раздобыл другой сэндвич и беседовал с репортером, подошел еще один специалист по частицам. Он хотел обсудить план создания нового ускорителя, с помощью которого можно было бы попытаться получить тахионный каскад. Гордон слушал его с вежливым вниманием, но затем поймал себя на том, что по его лицу невольно расплывается скептическая улыбка. Он сразу же поджал губы и изобразил профессиональный интерес. Физики в области высоких энергий теперь старались генерировать тахионы, но большинство наблюдателей считало их усилия преждевременными, так как для этого не разработали еще соответствующей теории. Гордон председательствовал в нескольких комиссиях по этому вопросу и спокойно реагировал на новые предложения, требовавшие огромных средств. Физики, занимавшиеся частицами, просто помешались на громадных ускорителях.
Человек, единственным инструментом которого является молоток, всегда считает, что каждую новую проблему нужно решать, забивая гвозди.
Гордон, задумчиво кивая, попивал шампанское. Хотя свидетельств наличия тахионов теперь более чем достаточно, они не входили в стандартные программы по физике, представляя собой нечто большее, чем просто новые виды частиц. Их нельзя поставить в один ряд вместе с I-мезонами, гиперонами и каонами. До открытия тахионов физики с привычками бухгалтеров раскладывали мир на отдельные компоненты, создавая очень удобную картину. Другие более простые частицы давали лишь незначительные изменения этой картины. Все они входили в состав Вселенной, как мраморные шарики в мешок, наполняя его, но не изменяя сути. С тахионами все оказалось иначе. Они давали начало новым теориям, сбивая пыль с залежавшихся космологических проблем уже одним своим существованием. Стали возникать новые гипотезы осмысления Вселенной.
Помимо этого, имелись сами послания. Они перестали приходить в 1963 году, раньше, чем Зиннес смогла получить достаточно материалов, подтверждающих их существование. Однако некоторые физики считали, что они действительно были. Другие же, настороженно относившиеся ко всяким спорадическим явлениям, полагали, что сюда вкралась какая-то случайная ошибка. Эта ситуация очень смахивала на ту, с которой столкнулся в 1969 году Джой Вебер, обнаружив волны гравитации. Остальными учеными, проводившими аналогичные эксперименты, эти волны не фиксировались. Значило ли это, что Вебер ошибался, или же всплески гравитационных волн происходили апериодически? Может быть, пройдут десятки лет, прежде чем очередная вспышка этих волн позволит решить данный вопрос. Гордон разговаривал с Вебером, и жилистый экспериментатор с пышной седой гривой, казалось, относился к этому, как к комичной неизбежности. “В науке вы, как правило, не можете обратить в свою веру оппонентов, — говорил он. — Вам нужно их пережить”. Для Вебера оставалась какая-то надежда. Гордон чувствовал, что для его случая этот рецепт не подходит.
Однако Таннингер предложил новое решение проблемы. Он ввел тахионы в теорию относительности весьма оригинальным способом. Классический вопрос квантовой механики о том, кого считать наблюдателем, наконец решен. Тахионы представляют собой новый вид волновых явлений, так сказать, случайностные волны, проходящие между прошлым и будущим, и создаваемые ими парадоксы образуют новый вид физики. Суть парадокса состоит в том, что могут возникнуть взаимно противоречивые результаты, и таннингеровская картина случайного замкнутого контура оказалась подобной волнам квантовой механики. Разница состояла в интерпретации результатов эксперимента. В созданной Таннингером теории определенный вид волновой функции, напоминающей старую квантовую функцию, давал различные результаты замкнутого контура парадоксов. Однако новая волновая функция не описывала вероятности — она говорила о различных вселенных. Если устанавливался контур, то вселенная раскалывалась на две новые. Если контур был простым, типа убийства собственного дедушки, тогда оставалась одна вселенная, в которой дедушка оставался жив, а внук исчезал и появлялся в другой вселенной, пропутешествовав по времени к тому моменту, когда он убивает дедушку, а далее он продолжает жить в той, второй, вселенной, которая навсегда изменилась благодаря его действиям. Никто ни в первой, ни во второй вселенной не думает о том, что в мире существуют парадоксы.
Все это выяснилось в процессе создания стоячей волны временного контура. Без участия тахионов не происходило никакого разделения на разные вселенные. Таким образом, мир будущего, который направлял послания Гордону, исчез, стал недосягаемым. Они разделились осенью 1963 года — Гордон был в этом уверен. Какое-то событие — пресс-конференция Рамсея — Хассингера, послание в абонентском ящике или же гибель Кеннеди — сделало эксперимент Ренфрю невозможным или ненужным. Одно из них, конечно, но какое именно?
Гордон двигался сквозь толпу, раскланиваясь со знакомыми, но мысли его витали где-то далеко. Он припомнил, что человеческое существо, когда ест и двигается, выделяет до 200 ватт тепла. В этом помещении все это тепло задерживалось, и он почувствовал едкие капли пота на лбу. Адамово яблоко упиралось в тугой узел галстука.
— Гордон! — пронесся над толпой звонкий голосок, отчетливо слышный, несмотря на шум.
К нему проталкивалась Марша. Она несла дорожную сумку, рассеянно размахивая ею, когда оборачивалась, чтобы поздороваться со знакомыми. Он наклонился и поцеловал ее. Возбужденно жестикулируя, подчеркивая слова, она рассказала Гордону о сумасшедшем движении на улицах города, с которым ей пришлось столкнуться по дороге из аэропорта. Перспектива провести несколько дней с мужем без детей значительно подняла ее настроение, и оно передалось Гордону. Он вдруг ощутил, что его мрачное состояние в перегретом и залитом светом помещении улетучилось после появления Марши. Именно это ее качество — бурлящая жизнерадостность — всегда вспоминалось ему, когда он оказывался вдали от дома.
— О Господи, здесь Лакин. — Она театрально закатила глаза. — Давай пойдем в другое место. Я не хочу с ним цапаться.
Лояльность настоящей жены. Она потянула Гордона к салату из креветок, подхватив по дороге нескольких своих друзей, — чтобы образовать барьер между собой и Лакином, как она объяснила. И все это с такой комически преувеличенной деловитостью, что вызвало улыбки даже на очень серьезных лицах. Их нашел официант и предложил шампанское.
