Тут Кошка заметила подозрительно знакомую физиономию. И точно — то был Витька Подкова, неизвестно как попавший сюда с Китай-города. Еще не хватало! Надо было уходить, да поживее. Она попятилась, но Босс схватил ее за локоть:
— Ты куда? А обратно кто нас поведет?
Ей это было неинтересно — нужно было побыстрее уносить ноги. Пробормотав что-то невнятное, вроде «Сейчас вернусь», Кошка вильнула в сторону, надеясь затеряться в толпе женщин, но те вытолкнули ее прямо на ступеньки, ведущие наверх. Босс заторопился за ней. Кошка подбежала к оратору, который нервно от нее отшатнулся, и за его спиной увидела серую железную дверь, как ей показалось, в подсобное помещение. На двери были нарисованы череп и скрещенные кости.
Кошка дернула за ручку, дверь подалась, и она, после недолгих колебаний, нырнула внутрь. С другой стороны на двери оказалась задвижка. Мигом загнав ее в пазы, Кошка огляделась. Она оказалась в темном коридоре. Снаружи в дверь ударили, но Кошка лишь фыркнула. Пробежав еще немного, она оказалась перед следующей неплотно прикрытой дверью. Толкнула ее — и вошла в длинное помещение.
* * *
Судя по всему, это тоже была станция, но совсем не похожая на метро, хотя были здесь и платформа, и рельсы внизу. Но эта станция ничем не была украшена, если не считать повязанных на металлические прутья ограждения черных лент. Тут и там попадались длинные деревянные ящики, также обвязанные лентами черной и белой ткани. На каждом были надписи белой масляной краской. На ближайшем Кошка прочла «Виталий Отчаянный». На другом — «Ларион Хромой». Ей стало интересно, поэтому она с трудом приподняла крышку одного из них. Внутри обнаружился скелет. Видно, жители станции хоронили здесь своих покойников — но, судя по тому, что их было не так уж много, не всех подряд, а только особо отличившихся.
И тут Кошка почувствовала движение неподалеку от себя. Держа нож наготове, осторожно подошла поближе и увидела человека, который сидел на полу, обхватив колени руками. В этот момент она как раз споткнулась об очередной ящик, и человек, привлеченный шумом, вскрикнул:
— Нет, не сейчас, пожалуйста!
Он дышал судорожно, хрипло, словно каждый его вдох мог стать последним.
— Я не хотела тебе мешать. Просто мне нужно было уйти со станции. Там такой шум, все кого-то ищут…
— Да, — произнес он. — Они ищут меня. И наверное, скоро найдут.
Это был совсем еще мальчик — на вид ему можно было дать лет пятнадцать. Осунувшееся лицо, светлые спутанные пряди свисают на лоб. В серых глазах незнакомца плескалась тоска.
— А зачем ты им? — удивилась Кошка. — Они, кажется, ищут главного. Какого-то Кораблева…
— Это я и есть, — устало сказал он. — Начальник станции Ленинский проспект Егор Кораблев.
— Ты?! — не поверила Кошка. — А ты не слишком молод? Разве можно детям быть начальниками?
Егор вздохнул:
— Какая разница? Управляет все равно совет. А начальник станции нужен, чтоб все на него свалить, если что-то пойдет не так.
— Что не так?
— Ну, понимаешь, всегда наступает момент, когда что-то идет не так. И появляются недовольные. Иногда они начинают особенно сильно буянить, и тогда им нужно найти какой-то выход своей злобе. Ну, например, свалить все на кого-нибудь и убить его. После этого они на какое-то время утихомириваются.
— А разве нельзя им дать то, что они просят? Может, тогда и убивать никого не придется? — предложила Кошка. Мальчик устало покачал головой:
— Это невозможно. Они недовольны тем, что живут впроголодь, и что вода плохая. Да и тем, что живут под землей, — тоже. Дать им то, что они хотят, не может никто. Но если их недовольство найдет выход, то потом опять наступит мир — на какое-то время. Так проще и быстрее — найти виноватого. Отведав крови, они снова успокаиваются. Вон, видишь — тут лежат все наши начальники — он обвел станцию рукой. А вон тот ящик, пока пустой — для меня.
Кошка ужаснулась:
— Ты собираешься ждать, пока тебя убьют?
— Это мой долг, — сказал Егор. — Нас так приучают.
— Долг перед кем? — уточнила она.
— Перед народом.
— Но если тебя убьют, разве еды станет больше, а вода — чище?
Он молча покачал головой.
— Тогда я на твоем месте свалила бы отсюда, пока не поздно, — посоветовала она.
— И куда я денусь?
— Куда угодно. Метро большое. Найдутся места, где люди нужны.
Егор уставился на нее с надеждой, но потом помотал головой:
— Бесполезно. Мне не уйти. Они схватят меня. Посторонним сюда нельзя, но за мной скоро придут свои. Те, кого я знал с детства. И отдадут меня на растерзание этим озверевшим, которые сейчас так орут на станции.
— А здесь есть другой выход? — деловито спросила она.
— Вообще-то, если идти по туннелю в ту сторону, можно вскоре выбраться на поверхность, — сказал он. — А еще где-то здесь недалеко протекает в коллекторе река Кровянка, но туда лучше не соваться — по слухам, там такое водится… особенно ближе к кладбищу. Некоторые говорят, потому речку так и назвали — вода в ней иной раз бурая от крови. Впрочем, один старик рассказывал, что когда-то в незапамятные времена в этих местах располагались городские живодерни — оттого и название…
Мальчик говорил отстраненно и равнодушно, как будто и в самом деле смирился со своей судьбой. Чем-то он в этот момент напомнил ей Сергея. Тот тоже способен был хладнокровно рассуждать обо всякой ерунде, не желая замечать грозящей опасности.
— Все это байки, — сказала Кошка, хотя по коже у нее прошел озноб.
— Я все равно не знаю, как попасть в коллектор, — успокоил ее Егор.
— Так, говоришь, в ту сторону идти? — спросила она. — Тогда я, пожалуй, попытаю счастья. Хочешь, пошли вместе? Или так и будешь тут сидеть, смерти ждать?
— Я должен, — неуверенно сказал он.
— Никто никому ничего не должен. Тебе просто вбили это в голову те, кому так удобнее! — буркнула она, удивляясь, что тратит на него столько времени. На кой он ей сдался? Просто жалко — симпатичный мальчик, а так его убьют, и не успеет своих детей завести… Вот же привязались эти дети! Может, и хорошо, что не успеет, — кто знает, что бы из этих детей в такой обстановке выросло? Может, очередные уроды вроде тех, что ее изувечили. И вообще, чего она его уговаривает? У него ведь ни оружия, ни снаряжения, ни еды. Пойдет с нею — станет обузой. Почему в последнее время ее все тянет кого-то спасать? Почему она стала такой чувствительной? Это все ученый со своими разговорами — разбередил ей душу, а потом дал себя убить, и теперь некому поговорить с ней, разрешить ее сомнения. Может, она просто пытается доказать, что она не вовсе потерянная? А доказывать-то все равно уже некому…
Может ли человек превратиться в хищного зверя? И если да, то может ли он потом вернуть себе человеческий облик и заслужить прощение?
