— Вот вы говорите — Полис, — отец Кирилла неопределенно махнул рукой куда-то в сторону туннеля, уходящего к центру. — И что вы там забыли? Я слышал, что про них рассказывают — мол, сберегают накопленные знания, и так далее. Но вот меня, например, совсем не тянет туда. И я скажу вам, почему. Большая часть этих знаний теперь абсолютно бесполезна. Они там сидят на изъеденных червями фолиантах и думают, что это великое культурное наследие, которое непременно нужно сберечь. А мир настолько изменился, что многие книги давно стоило бы сжечь — так они принесли бы больше пользы. Здесь у нас куда больше возможностей заниматься наукой — это я вам как биолог говорю. Здесь совершенно уникальные места — возьмите вон хоть Тушинский овраг. Вот где простор для исследователя, пища для ума! Теории должны подкрепляться практическими примерами — и здесь их можно найти с избытком. И не надо мне ни про Полис, ни про мифический Изумрудный Город. Я считаю, что это сказки, что там ничего нет. А если даже и есть какая-то небольшая община, замкнувшаяся в себе, так она постепенно вымрет.
— Вы энтузиаст, — сказал Сергей, — это приятно. Такое чувство, что вы и по прежней жизни не очень-то скучаете.
Отец Кирилла вздохнул:
— Да, когда-то у меня была другая жизнь, но теперь мне все чаще кажется, что это просто сон. У меня такое чувство, что я родился в метро, на этой станции, и с детства видел над собой закопченный потолок, а небо — лишь изредка, во время вылазок. Человек ко всему привыкает, и я привык — питаться грибной похлебкой, каждый день отстаивать право на существование в борьбе с мутантами, трудностями, природой, наконец. Не знаю, как у вас там, в центре, а здесь выживают лишь те, которые не опускают рук, не впадают в уныние. И мне нравится, что я встречаю трудности плечом к плечу с ними.
— Хорошо сказано! — заметил Сергей.
— Ну, глядя на вас, мне кажется, что вы тоже не созданы для бумажной работы…
Сергей не успел ответить — он, наконец, заметил Кошку, взглянул вопросительно.
— Нам нужно поговорить.
— Именно сейчас? — нахмурившись, спросил он.
— Да, обязательно. Это срочно.
Ученый с видимой неохотой последовал за ней в одно из подсобных помещений, где в этот момент никого не было: Кошка не хотела, чтобы их кто-нибудь подслушал. И из соображений безопасности, и вообще — ей казалось, что это слишком личное.
Они уселись на самодельную деревянную скамейку, и Сергей выжидательно посмотрел на нее. Некоторое время Кошка молчала, не зная, с чего начать. И наконец решилась.
— Когда ты был на Китай-городе, тебе, наверное, много всякого обо мне наговорили, — неуверенно начала она. Сергей молча слушал. — Я хочу рассказать тебе всю правду.
На лице его явно отразилось изумление:
— И ты из-за такой ерунды меня сюда притащила?
— Но это не ерунда! Ты, наверное, считаешь меня чудовищем. И хотя я знаю, что мне нет оправданий, но если бы ты мог…
— Нет-нет, молчи! — Сергей протестующе вскинул руку. — Ничего не хочу слышать. Дикие, невежественные люди. Они и вправду считали тебя ведьмой. Что за мракобесие?! Просто средневековые какие-то взгляды! Ты не волнуйся, я ни минуты им не верил. И о том, что тебе пришлось пережить, мы говорить больше не будем — с этим покончено. Зачем ворошить прошлое, причинять тебе лишние страдания? Здесь тебя никто не знает, и все это не имеет значения. И не спорь со мной, если не хочешь, чтоб мы поссорились!
Кошка пребывала в явном замешательстве, а Сергей горячо продолжал:
— Ведь только я знаю, какая ты на самом деле беззащитная и ранимая! Я ведь помню, как ты плакала из-за зайчика под водой. Неужели я поверю во все эти глупые выдумки, поверю, что ты могла хладнокровно поднять руку на людей — пусть даже полных отморозков?!
«Это он про памятник утонувшему мутанту», — сообразила Кошка.
— Одно дело — убить в бою, защищаясь, и совсем другое — нанести удар сознательно, — продолжал между тем ученый. — Я-то знаю, что ты на это не способна.
«В таком случае, ты знаешь меня лучше, чем я сама», — подумала она. А ведь Леху она убила у него на глазах. Только, кажется, это было уже не важно. Он все равно сумеет найти ей оправдание — защищалась, была не в себе. Она вдруг поняла — у этого мужчины сложилось какое-то представление о ней, и теперь спорить без толку: все, что в это представление не укладывается, он будет отметать без колебаний. И придется ей теперь стать такой, какой он ее видит. Кошка начала потихоньку всхлипывать. Видно, свою ношу ей придется всегда нести в одиночку — она не сумеет разделить ее с этим человеком. Он не понимает ее, не хочет понять. Они слишком разные. Если бы она созналась во всем, ей наверняка полегчало бы — но он все равно ей теперь не поверит, решит, что она в уме повредилась от пережитого, и будет только еще больше ее жалеть. Она пока не знала, хорошо это или плохо, но знала — ей придется выдержать все, что она сама навлекла на себя.
Она заплакала навзрыд, а Сергей обнимал ее и гладил по волосам, терпеливо дожидаясь, пока слезы иссякнут.
— Ну что ты, — уговаривал он. — Теперь все будет хорошо.
— Да, — сказала она, вытирая глаза и все еще всхлипывая. — Да, конечно…
Сергей вздохнул. Катерина, конечно, молодец, но иногда с ней бывает нелегко. Ему все время приходится напоминать себе, что она, в сущности, еще ребенок — упрямый, храбрый, но бесконечно наивный. Когда не надо — чересчур недоверчива и при этом охотно готова верить во всякую чушь. Взять хоть эти глупые суеверия насчет ее родителей. Какие-то идиоты рассказали девушке, что ее нашли в подвале среди новорожденных котят, и бедняжка на полном серьезе спрашивала у него, не могло ли случиться так, что ее матерью была кошка? Он тогда целую лекцию ей прочел. Сказал, что это в принципе невозможно, что больше всего, как ни странно, в плане генетики на людей похожи свиньи. В последние годы перед Катастрофой ученые даже обсуждали возможность пересадки людям их органов взамен пораженных.
Он-то хотел ее развеселить. Не учел, как нервно она к таким вопросам относится. А Катя очень на него обиделась. И все же, при всем своем невежестве, девушка очень способная. Однажды он увидел, как она сосредоточенно, высунув язык от усердия, что-то выводит огрызком карандаша в потрепанной тетрадке. Несколько таких тетрадок она притащила из книжного магазина, когда они ходили на вылазку, половину подарила ему, а половину оставила себе.
— И что ты пишешь? — спросил он, улыбнувшись.
— Составляю легенды, — серьезно ответила она. — Помнишь, я тебе рассказывала, что говорил тот человек в туннеле? Легенды древних назывались «Энума Элиш» — «Когда наверху». Я хочу записать, пока не забыла. Но только это будут не древние легенды, а наши.
И он, склонившись над ее плечом, прочел:
Когда наверху случилась Катастрофа,
Люди стали жить в подземельях
И на поверхность выходят только в противогазах.
