— О, я прекрасно понимаю, что мы, персонал интернатов, находимся в самом низу социальной лестницы, но старики очень хорошие. Среди них попадаются на редкость умные и очень много забавных. Мне они нравятся гораздо больше, чем мои ровесники.
Лив ждет продолжения: «За исключением присутствующих», но не слишком обижается, так и не дождавшись его.
И наконец она рассказывает Мо о Поле. И Мо как-то странно затихает.
— Ты что, спала с ним, предварительно не проверив его в Google? — обретя наконец дар речи, спрашивает она. — Боже мой, когда ты сказала мне, что выбыла из числа тех, кто ходит на свидания, мне и в голову не могло прийти… Господи, никогда не ложись в постель с мужчиной, предварительно не узнав всю его
подноготную. — Мо садится на свое место, наполняет стаканы и неожиданно бросает на Лив озорной взгляд: — Эй, до меня только что дошло. Лив Халстон, похоже, у тебя был самый дорогой перепих в мировой истории.
Ночь они провели в дешевом отеле на окраине Парижа, где вся ванная — это литой кусок желтого пластика, а шампунь по запаху и цвету — точь-в-точь жидкость для мытья посуды. Позавтракав черствыми жирными круассанами с чашкой кофе, они звонят в интернат для престарелых. Лив пакует вещи, чувствуя, как от волнения внутренности сплетаются в один тугой узел.
— Все, полный облом, — хмурится Мо, вешая трубку.
— Что?
— Он нездоров. И сегодня посетителей не принимает.
Лив, которая как раз собиралась чуть-чуть подкраситься, потрясенно смотрит на Мо.
— А ты не сказала, что мы специально приехали из Лондона?
— Я сказала, что мы приехали из Сиднея. Но та женщина ответила, что он так слаб, что говорить с ним совершенно бесполезно: он все равно будет спать. Я дала ей номер своего мобильного, и она обещала позвонить, если он оклемается.
— А что, если он умрет?
— Лив, у него всего-навсего простуда.
— Но он ведь такой старый.
— Да ладно тебе, Лив! Пошли пропустим по стаканчику и поглазеем на шмотки, которые не можем себе позволить. Если она позвонит, ты даже не успеешь сказать «Жерар Депардье», как мы уже будем в такси.
Все утро они бродят по украшенным к Рождеству бесконечным отделам «Галереи Лафайет». Лив пытается отвлечься и насладиться жизнью, но ее неприятно удивляют здешние цены. С каких это пор двести фунтов стали нормальной ценой для пары джинсов? И действительно ли увлажняющий крем за сто фунтов разглаживает морщины? Она ловит себя на том, что, не успев взять понравившуюся вещь, сразу кладет ее на место.
— Что, неужели все действительно так плохо?
— Барристер обходится мне пять сотен в час.
Мо явно принимает это за шутку и с минуту ждет продолжения, но потом говорит:
— Ух ты! Надеюсь, картина того стоит.
— Генри, похоже, считает, что у нас сильная линия защиты. Он сказал, что они просто надувают щеки.
— Тогда, ради бога, кончай волноваться. Расслабься и получай удовольствие. Ну давай же, а то испортишь уик-энд!
Но Лив не в состоянии получать удовольствие. Она здесь, чтобы заставить восьмидесятилетнего старика напрячь мозги, причем он, может, будет, а может, не будет с ней разговаривать. Рассмотрение в суде начинается уже в понедельник, и ей жизненно важно получить новые свидетельства в свою пользу.
— Мо?
— Ммм? — Мо держит в руках черное шелковое платье и, слегка нервируя Лив, вызывающе смотрит на установленные на потолке камеры слежения.
— Могу я предложить тебе кое-что другое?
— Не вопрос. Куда хочешь поехать? В Пале-Рояль? В квартал Маре? Можем найти бар с танцами специально для тебя, если ты и правда хочешь попытаться снова стать самой собой.
Но Лив достает из сумочки карту и начинает медленно ее разворачивать:
— Нет, я хочу поехать в Сен-Перрон.
Они берут автомобиль напрокат и едут на север от Парижа. Мо не водит машину, поэтому за руль, тряхнув стариной, садится Лив, которой непрерывно приходится напоминать себе о необходимости держаться правой стороны дороги. По мере приближения к Сен-Перрону у нее в ушах все громче звучит барабанная дробь. Окраины Парижа плавно переходят в поля, крупные промышленные зоны, а через два часа езды — в равнины северо-востока страны. Они следуют указателям, но все равно умудряются немного поплутать, из-за чего два раза возвращаются назад. И вот наконец к четырем часам дня они медленно въезжают на главную улицу города. На мощенной серым булыжником площади пусто, немногочисленные рыночные палатки уже закрыты.
— Умираю хочу выпить. Не знаешь, где здесь ближайший бар?
Они подъезжают поближе к стоящему на площади отелю. Лив опускает стекло, чтобы лучше рассмотреть кирпичный фасад.
— А вот то, что нам нужно.
— Что именно?
— «Красный петух». Отель, в котором они жили.
Лив медленно вылезает из машины и, прищурившись, разглядывает вывеску. Похоже, она сохранилась с начала прошлого века. Рамы окон покрашены яркой краской, в ящиках для цветов рождественские цикламены. Вывеска висит на кованом кронштейне. За аркой виднеется посыпанный гравием двор с припаркованными там дорогими машинами. Лив замирает в томительном предчувствии чего-то, но чего именно — она и сама толком не понимает.
— Надо же, звезда Мишлена! Здорово, — радуется Мо и, заметив недоумевающий взгляд Лив, говорит: — Ну ты даешь! Это все знают. В ресторанах со звездой Мишлена работают лучшие повара.
— А… Раник?
— Иностранные правила. В чужой стране не считается.
Мо уже входит в бар и останавливается у стойки. Ее приветствует красивый до невозможности молодой человек в накрахмаленном переднике. И пока она болтает с ним по-французски, Лив скромно стоит в сторонке.
Лив вдыхает ароматы хорошей кухни, надушенных роз в вазах и обшаривает взглядом стены. Ее картина жила здесь. Почти сто лет назад. Портрет «Девушки, которую ты покинул» жил здесь, так же как и его модель. И Лив неожиданно кажется, что она вот-вот снова увидит картину на стене, словно только здесь ее законное место…
— Узнай, являются ли Бессетты до сих пор хозяевами этого места? — Лив поворачивается к Мо.
— Бессетты? Non.
— Нет. Все принадлежит какому-то латышу. У него сеть таких отелей.
Лив явно разочарована. Она представляет себе бар, где полным-полно немцев, а за стойкой — рыжеволосую девушку с горящими от ненависти глазами.
— А что он знает об истории бара? — Лив достает из сумочки фотокопию.
Мо переводит вопрос на французский. Бармен склоняется над фотоснимком, потом пожимает плечами.
— Он работает здесь только с августа. Утверждает, что ничего об этом не знает, — переводит Мо, а когда бармен еще что-то добавляет, театрально закатывает глаза: — Говорит, что она хорошенькая. А еще говорит, что ты уже второй человек, который его об этом спрашивает.
