— Гади хабс!
Много позже узнал значение этих слов — «Это тюрьма!».
Да, да, нас доставили в самую настоящую арабскую тюрьму! Известную в определенных кругах как «Месадин вахед». «Месадин» — это название местечка, где расположена тюрьма, а «вахед» — «один» по-арабски, и означает старую ее часть. Существует еще «Месадин-2». Это новое здание, построенное метрах в трехстах от старого.
«Месадин-1» представляет собой двухэтажное здание Г-образной формы. Построена целиком из бетона, по традиционно арабскому методу — путем заливания опалубки.
Наш этап в 20 человек завели вовнутрь. Я, когда первый раз зашел в здание тюрьмы, по неопытности подумал, что нахожусь в каком-то закрытом санатории. Правда, думал так недолго, пока не зашел в камеру.
Напротив входа на стене красовалась средней паршивости мозаика из жизни древних финикийцев — основателей будущего Карфагена, на территории которого сейчас расположен Тунис. Изображала она плывущих на корабле воинов со щитами и была стилизована под старину. Размеры впечатляли — метров десять на десять. Стены снизу на метр выкрашены синие, выше до потолка — голубой краской.
Мы стояли в коридоре метров 40 длиной и 10 шириной. По бокам бетонные лестницы, ведущие на второй этаж. Пол, как и во дворе, покрыт серой плиткой из мраморной крошки, только более гладкой и без щелей и зазоров.
Двое тощих зэков с остервенением драили пол, на лестнице сидел толстый рыжий кот и внимательно следил за вновь прибывшими. Справа на лестнице прилепился кабинет дежурного офицера со стеклянной стенкой, похожий на наш пост ГАИ. Но оттуда весь вход и коридор были как на ладони.
Нас расковали, только тут заметил, что наручники сделаны в Англии. «Во, уроды! Даже наручников своих не имеют, а сажать — сажают», — со злостью подумал я.
Признав во мне иностранца, отвели в сторону и обыскали. Затем завели в отдельную комнату, набитую разными сумками и чемоданами, — камеру хранения.
Сурового вида могучий араб с большими седыми усами, в потешном синем мундире с маленькими погончиками и гнутой фуражке ловко подхватил мой чемодан и вытряхнул его содержимое на стоящий стол.
Глядя на него, мне вспомнился фильм-сказка «Три Толстяка», его отрицательные герои — полицаи, ловили мужественных революционеров Проспера и Тибула в форме, списанной, похоже, с тунисской. Тут я не выдержал и, несмотря на весь трагизм ситуации, позволил себе улыбнуться. Усатый дядька сурово взглянул на меня, поправил свой шутовской головной убор и что-то грозно произнес. Я не понял, но на всякий случай подошел к столу.
Страж порядка брал вещь, делал пометку в журнале, после бросал в чемодан. «Описывает!» — догадался я. Зашел дубак, сопровождавший нас в дороге, принес холщовый мешок с моими вещами. Амбал вынул из телефона батарею и переписал номер. Знаками попросил позволить позвонить, но он сделал такое лицо, что я тут же передумал. Переписав вещи, «сказочный персонаж» закрыл чемодан, на специальном бланке написал расписку на своем родном языке и отдал мне.
Из камеры хранения отвели на второй этаж, на «пост ГАИ». Как и в КПЗ, вокруг сидели офицеры, что-то говорили, хлопали по плечу, с неподдельным интересом откровенно пялились на меня. Я не понимал слов и не знал, как вести себя в данной ситуации, к тому же был сильно растерян. Вскоре поняв, что толку от меня мало, отвели в кабинет. На столе увидел свой паспорт. Последний пошел по рукам, чувствовалось, что эти обезьяны первый раз держали документ гражданина России.
— Ну что, во всей вашей гребаной тюрьме никто не говорит по-русски? — спросил я на родном языке.
Но мой вопрос повис в воздухе и остался без внимания.
В кабинет зашел офицер с двумя алюминиевыми звездами на погоне, как у нашего прапорщика, только покрупнее. Все расступились, с важным видом «прапорщик» сел за стол и начал изучать мой паспорт. На четырех языках задал вопрос, обращаясь ко мне. Я силился что-то вспомнить из школьного английского, но все слова вылетели из головы. Осталось только мотать головой. Промучившись со мной минут десять, «прапор» начал говорить с остальными, по-видимому, решалась моя дальнейшая судьба.
«Сейчас, наверное, на склад поведут. Выдадут постельное белье, подушку, одеяло и арестантскую робу», — пришло мне на ум. Именно так начинались первые шаги главного героя западных боевиков, попавших в места не столь отдаленные. Его первым делом вели в душ, затем выдавали то, что положено зэку, и он с гордым и независимым видом, выпятив могучую грудь, шествовал к своей камере под многочисленные взгляды обитателей. Затем, как правило, бил физиономию своему соседу, ну а после, как водится, становились корешами неразлейвода. Избитый сюжет, он кочевал из фильма в фильм, поэтому в душе я готовился к встрече с предполагаемым соседом. Но что-то не ведут меня в душ и не торопятся выдавать белье.
Закончив обсуждение, «прапор» снова обратился ко мне. Но из всего сказанного я понял только слово «цивиль». И то, как оказалось позднее, неправильно. Он мне, собака такая, оказывается, объяснил тогда, на-французском, что попал я в гражданскую тюрьму — «приссон цивиль». А мне послышалось, что обеспечат цивильное место пребывания. Да, языки учить надо!
В кабинет заглянул крепкий низкорослый араб с отдуловатым бабьим лицом, одетый в черный комбинезон, берцы, черный берет. На погонах красовалось по одной алюминиевой звездочке. «Младший лейтенант» кивнул головой и сделал знак, чтоб следовал за ним. Из кабинета «прапора», минуя широкий коридор, через двойную стальную дверь на втором этаже попали в жилое помещение.
Я потихоньку входил в ступор. Всепроникающий страх начал пропитывать все клеточки моего организма, сердцебиение участилось, холодный липкий пот струился меж лопаток, кончики пальцев мелко вибрировали. Захотелось превратиться в птичку и улететь подальше от этого места.
В жилом секторе «Месадин-1» три спальных помещения. Два мужских, по пять камер, и одно женское, расположенное возле «поста ГАИ». Существовала еще одна, особая камера. Камера номер одиннадцать, в ней находились особи мужского пола с нетрадиционной сексуальной ориентацией или кому в силу разных причин эту ориентацию поменяли уже в местах лишения свободы.
Структура женского филиала осталась за семью печатями и огромной бронированной дверью. Ну, а в мужском — длинный коридор, все та же плитка из серой мраморной крошки, покрывающая пол. Подогнана и отшлифована идеально — лезвие ножа не пролезет. Стены, как и в коридоре, на метр от пола выкрашены в синий цвет, выше, до потолка, — в голубой. Украшены изречениями из Корана и рисунками из жизни современного Туниса — тракторист пашет поле, рыбаки ловят рыбу, сбор апельсинов, поля и леса.
Первое впечатление — не тюрьма, а детский сад для взрослых. Но когда подошли к камере номер пять, в которую меня определили, иллюзии приказали долго жить.
Комната площадью 72 квадратных метра, пол — близнец коридорному, только весь захаркан и покрыт слоем окурков. Стены и потолок белоснежны, без надписей. На высоте 3,5 метра девять зарешеченных окон 90x50 см расположены по периметру, три на одной стороне, три на другой и по одному с боков. Решетки диаметром в 3 см, по семь прутьев на окно, стекла нет, батареи отопления также отсутствуют. Чуть ниже окон приделаны специальные полочки из бетона в полметра шириной и 20 см высотой для хранения имущества тянутся вдоль стен и заканчиваются возле двери. Над дверью, на специальной бетонной площадке цветной телевизор китайского производства. Двадцать двухъярусных кроватей расставлены в три ряда. В двух по семь кроватей, в третьем ряду — шесть. Стульев и столов нет, один туалет, он же душ, два крана-умывальника и 89 (!) заключенных. Да, на 40 кроватей приходилось 89 ЗК, но это не предел! В последующем доходило до 100 человек, а под Новый год умудрились впихнуть 113!
