Ворвались полицаи к нему в дом, а он лежит в конопляном дыму на полу и через кальян дурь посасывает. Эстет, через кальян! К гадалке не ходи, проститутки и сдали старикана. Дали ему год, он все плевался, что надо было в Марокко ехать, там, мол, за это не преследуют. Отсижу срок — и в Марокко, гори синим пламенем этот Тунис.
Британский лорд Эдгар действительно был отпрыском знатной английской фамилии. В тридцать лет он имел внешность лысеющего розовощекого бутуза и губительную страсть к гашишу. Закончив Кембридж, он ни дня не работал, а пустился во все тяжкие на родительские деньги. Он и сам не помнил, как очутился в Тунисе, только в августе этого года был застигнут полицейским нарядом на берегу Средиземного моря в предзакатный час в обществе двух шлюх выпускающим изо рта клубы дыма со специфическим запахом.
Надо отметить, что к подданному Франции консул явился через два дня после ареста и навещал почти каждый месяц, к Эдгару прибыл на следующий день и также не забывал беднягу.
Ну вот так выглядел основной состав того коллектива, среди которого мне пришлось провести оставшиеся полгода заключения. Было еще два уголовника — Али и Фаузи, «обслуживающий персонал». Первому было 45 лет, он вор-рецидивист, мотал то ли седьмой, то ли восьмой срок, статья все одна — «сирка» (кража).
Фаузи же был жулик, получил восемь месяцев за то, что организовал липовый хадж в Мекку, собрал с верующих деньги, пообещал сделать необходимые документы, а сам скрылся. Далеко не ушел, был схвачен и водворен в хабс, деньги, почти в целости и сохранности, вернули владельцам.
Свободными оставались еще три места, возле самого туалета, на них периодически помещали истинных больных, но, как правило, они все почему-то не нравились Авери, тот их лупил, после чего их переправляли в новую тюрьму.
Коллектив уже был сложившийся, люди худо-бедно притерлись друг к другу, поэтому к моему появлению тут отнеслись настороженно. Я пока ничего этого не знал, мне было так плохо, что было абсолютно наплевать, кто меня окружает и какие мысли у них в головах. Где-то на подкорке понимал, что моя жизнь будет зависеть от того, как я себя сейчас поведу, но проклятая слабость не давала принять бодрый вид.
По-видимому, видя мое ужасное состояние, сокамерники решили дальнейшие расспросы оставить до лучших времен. Капран Бужня предложил поесть и попить, я согласился, но предупредил, чтоб много не давали. Угостили макаронами с курицей и бутылкой минеральной воды без газа.
Стараясь не жрать, судорожно проглатывая пищу, а не спеша, с достоинством прожевывая каждый кусок, я опустошил тарелку и выпил стакан воды. Чего мне это стоило! Если б не 28 глаз, неотрывно наблюдавших за мной, то, наверно, опустил бы лицо в тарелку и урча, подобно дикарю, проглотил содержимое в два приема. Но даже при таком жутком желании кушать я старался не уронить своего лица!
Не скажу, что наелся, чувство голода притупилось, но не прошло окончательно. От предложенной добавки отказался, она уже могла пойти во вред. Мало пройти и выдержать голодовку, надо еще технично выйти из нее.
Лежал, тупо смотря в телевизор, а в голове сверлила одна мысль — попросить добавки, которую всячески от себя прогонял. В тот вечер вопросами не доставали, незаметно, под бормотание телевизора и уснул. Снились горы колбасы, сыра и сгущенного молока.
Глава 24
Проснулся от легкого гула, несколько человек одновременно бормотали молитву. Открыл глаза и не сразу понял, что нахожусь на новом месте. Обычно перед глазами маячили чьи-то вонючие конечности и вонючий матрац второго яруса. А тут один на кровати, ничьих ног не видно, сплю, а рядом никем не занятая кровать, сверху только белый потолок. Прям барство какое-то!
Слабость не проходила, желание есть-пить не отпускало, а в туалет не тянуло.
«Неужели почки «посадил»? — страшная мысль обожгла мозг. — Вчера два литра почти прокапали, да воды литр выпил, поел, куда все это делось? Однако вся майка мокрая, пропотел основательно, но мочи нет! Если не «размочусь», то привет семье».
Для отвлечения от грустных мыслей стал наблюдать за происходящим. Насколько позволял обзор, видел, что молились почти все. Пространство возле двери и в проходе заполнили коврики с молящимися. Я был не далек от истины, не молились только уголовники Эссамир, Али, жулик Фаузи, да Рени с Эдгаром и капран Бужня. Остальные били поклоны и просили Бога о милости.
Тут только я обратил внимание, что те, кто спал на первом ярусе, отгородились простынями со всех сторон, построив своеобразный «домик». Крышей служил матрац второго яруса, сзади стена, с остальных сторон пущена веревка, на которую, как шторы, нанизаны простыни. Маленький домик, лежишь, никто на тебя не смотрит, и ты ни на чьи рожи не отвлекаешься.
Были умельцы и на втором ярусе «домики» строили, натягивали на ручки кровати веревки и фиксировали ткань, но больше получалось похожим на ячейку, так как «крыша» отсутствовала.
Миллионер Хабиб, в дальнейшем я называл его Олигархом, увидел, что не сплю, предложил мне пару вареных яиц и сок, я не отказался, поблагодарил его и, как и вчера, не спеша съел.
Оказывается, больным в тюрьме положено усиленное питание. Нам дополнительно каждый день давали по куриному яйцу и литру молока. Молоко было ходовым товаром, его добавляли в кофе и по тюремным расценкам стоило 750 миллимов за литр. Али, Фаузи, Абдуразак и Авери свое молоко продавали.
Моджахед Мохаммед Авери был самым нищим представителем нашей камеры. Родители у него старые, жена не работала, воспитывала двоих детей. Брат от него отказался, узнав, что он ваххабит, сестры вышли замуж, и одна жила в Ливии, другая — в Судане. Помощь шла только от Аль-Каиды.
Раз в месяц приходили незнакомые люди и приносили жене Авери 500–600 динаров, деньги не большие, но хватало, чтоб не умереть с голоду и раз в неделю отнести мужу в тюрьму продуктовую передачу.
В этой организации существует целый сектор, который отвечает за финансы. Они собирают деньги с тех арабов, кто сумел разбогатеть и выбиться в люди. Негласно, но хоть раз да перечислил деньги в фонд джихада каждый арабский богатей. Другое дело, что не всякий в этом сознается. На самом деле лучше заплатить и спать спокойно, ибо ваххабиты обиды не прощают.
Не знаю размер финансовых вливаний, но могу сказать, что каждый воин Аллаха, пострадавший за джихад, пока сидит, может быть спокойным: его семье не дадут умереть с голоду. Не шикуют, конечно, но и милостыню просить не ходят. А многие сидят очень приличные сроки, и все это время их близким помогают. Семьям погибших моджахедов тоже платят какую-то сумму типа пенсии. И чем больше он «подвигов» совершил, тем выше выплаты, так, по крайней мере, обстоят дела в Тунисе.
Авери пытался сам прокормиться в тюрьме, но так как официальную работу ему не давали, старались дальше тюремного дворика не выпускать, он продавал свое молоко, чинил другим зэкам обувь и одежду. Деньги тратил на кофе и сахар, без которых арабский зэк не мыслил своего существования.
