Ужин начинался в 19–00, завтрак в 7-00, обед в 13–00. Прием пищи продолжался до тех пор, пока все не поедят. Еду раздавали на железных подносах с делениями для блюд, после каждый мыл за собой посуду, на улице имелось несколько кранов и мыло.
Постельное белье и полотенце меняли всем каждый день (профилактика разведения нежелательных насекомых). Сброд тут собрали отовсюду, поэтому такие меры предосторожности не лишены смысла.
От ужина отказался, а продолжил беседу с дубаками. Видимо, я настолько их расположил к себе, что они мне предложили отдельную комнату. Я с радостью согласился. Меня отвели в комнату, размерами не уступавшую камере № 7, где я провел последние полгода своей жизни. Но там нас было 18 человек, а здесь я один. Стояло несколько кроватей, двух- и трехэтажных не было. На кроватях поролоновые матрацы, подушки и чистые одеяла. Имелся отдельный туалет с настоящим унитазом и душевая кабина с настоящим душем.
В 21–00 провели вечернюю проверку, я стоял сзади всех, но чувствовал, как десятки черных глаз пытаются меня изучить. Запомнился один малый из Камеруна со странным именем Наполеон.
После отбоя всех закрыли по комнатам на наружные задвижки и потушили свет, выключатели, оказывается, тоже располагались снаружи.
Я достал телефон и позвонил консулу, звонки проходили, но никто не отвечал. Затем набрал номер жены, но та не захотела со мной разговаривать, сообщила, чтоб больше ее не беспокоил, и отключила телефон. Далее набрал Наташину маму, но номер был недоступен, и я перезвонил ее лучшей подруге Оксане. Она рассказала, что все меня считают убийцей Натальи, так как консул об этом сообщил год назад. В качестве причины смерти озвучил разрыв печени, который якобы я и сотворил. Напоследок посоветовала к близким Наташи не приближаться и не общаться, все мои оправдания не возымели должного действия, и Оксана повесила трубку.
Вот так! Оказывается, мало одну проблему с освобождением решить, на Родине еще целый «букет» дожидается. А самая главная проблема — это надо доказать, что ты не верблюд и никого не убивал! С этими грустными мыслями и отошел ко сну.
Проснулся от того, что какой-то нигер тряс меня за плечо и звал завтракать, я отказался, но спать больше не стал. Сделал зарядку, принял душ, часы на руке показывали 10–00. Надо было звонить консулу, я взял телефон, и о, горе! Батарея села! Последняя надежда смыться отсюда стала таять. Нужно непременно найти телефон и дозвониться! Я вышел во двор.
На улице уже вовсю припекало. Во дворе, вдоль стены, отбрасывающей тень, на пластиковых стульях сидели коренные жители этого континента. Человек двадцать негров с цветом кожи от темно-коричневого до иссиня черного, напялив на свои мерзкие рожи черные солнцезащитные очки и вытянув ноги, отдыхали после завтрака.
До этого я не был расистом, в тюрьме встречал негров, но их было меньшинство, и они никогда себя не выставляли и не качали права. Относился к ним всегда спокойно, а в школе, помню, даже устраивали пионерские слеты и сбор средств в пользу угнетаемых колонизаторами негров. Но после этих событий я готов вступить хоть в ку-клукс-клан, хоть в расисты и к неграм больше жалости нет!
Когда черных мало, то они угнетаемые, а когда их больше, то они своего не упустят и начинают угнетать белых. Да, негры еще сильнее расисты, чем белые, у меня было время в этом убедиться.
Увидев меня, чернокожие оживились, и один из них, высокий здоровяк с толстыми губами и железяками в ушах, не поднимая руки, поманил меня пальцем. Я проигнорировал его и пошел в противоположную сторону. Вслед послышались крики на французском языке с плохо скрываемой угрозой в голосе. Продолжая движение, услыхал сзади топот, резко обернувшись, увидел подбегающего мелкого нигера со странным именем Наполеон.
Наполеон остановился и заговорил со мной на французском, я ответил, что не понимаю, и хотел уйти. Тогда он схватил меня за руку и знаками стал показывать, что необходимо подойти к толстогубому хаму. Численный перевес был на стороне негров, и я подчинился.
Не меняя позы, вальяжно развалившийся провокатор начал говорить. Я ни слова не понял из того, что он произнес, и в свою очередь задал вопрос этому стаду, знает ли кто-нибудь арабский.
— Я говорю по-арабски, — произнес накачанный негр лет тридцати, сидевший недалеко от наглеца.
— А ты кто? И откуда арабский знаешь? — задал я вопрос.
— Я Бишна, родом из Чада, у нас многие знают арабский, а в Тунисе я учился в духовном медресе, но не продлил визу, и меня отправляют в Чад.
— Давно ты здесь? И что хочет этот урод?
— Месяц почти. А это Поль из Сенегала, тут два месяца, и он тут главный. Хочет поговорить с тобой, я буду переводить.
— Поль! — хмыкнул я и добавил по-русски: — Да он себя в зеркало видел? Поль!
— Не понял? — переспросил Бишна.
— Ну и не надо! Давай, чего этот Поль хочет?
Толстогуб быстро и зло заговорил на французском, свирепо делая страшное лицо.
— Он спрашивает, кто ты и почему сразу не подошел, когда он тебя позвал? — перевел житель Чада.
— Я не понял его, — включил я «дурака». — А так, я турист из России, сидел в местной тюрьме за убийство, сейчас вот жду отправки домой.
— А кого ты убил? — спросил негр Поль через переводчика.
— Да негра одного пристрелил, на тебя Поль похожий, у тебя часом брата-близнеца не было?
Услыхав мои слова, добросовестно переведенные Бишну, Поль разозлился.
— Ты белая собака, почему так со мной разговариваешь? Я тут главный!
— И что, асвуд (черный)? У меня нет никаких главных, я сам по себе!
Сидевшие рядом негры, услыхав, что я обозвал их «черными», неодобрительно загудели, стали тыкать в меня пальцами и что-то орать. Странно, но они не любят, когда их именуют «черный», мне лично до одного места, если меня «белым» назовут. Назови хоть «горшком», только в печь не сажай! А нигерам, видишь ли, не нравится! Ох, и ненавидят же они людей с белой кожей! При любой возможности пытаются продемонстрировать свое превосходство.
— Русский, ладно отдай мне свои часы, и я тебя сегодня бить не буду! — произнес Толстогуб и пальцем указал на ручные часы на моем левом запястье.
Наглость негра стала меня раздражать, сидит тут и строит из себя крутого парня!
— Послушай, Поль, возвращайся в свой Сенегал, залазь обратно на дерево, с которого слез, и сиди там, кушай бананы, там часы не нужны!
Поль подскочил и подбежал ко мне, его руки сжались в пудовые гири, но я знал, что ничего не будет, так как на плацу появился полицай.
— Эй, черный, какие-то проблемы? — грозно вопрошал блюститель закона. Похоже, он тоже не питал симпатий к черной нации.
Поль разжал кулаки и что-то залопотал по-французски, широко улыбаясь белоснежной улыбкой. Видно, что полицаев он боялся как черт ладана.
