Переломы и ушибы бывали каждый день. Поликлиника находилась в квартале от больницы, народу было немного, и к обеду я обычно принимал всех; но теперь прием проходил в два этапа. Дело в том, что флюорограф заряжается не одним снимком, а длинной катушкой, рассчитанной на несколько десятков исследований; поэтому, пока она не закончится, ее не вынимают.
Ладно, если рука сломана: клиент встал, засунул в камеру верхнюю конечность, сняли; а если нога? Мимо такого зрелища просто так не пройдешь. Однажды к нам доставили мужика: на ногу чурка упала, похоже на перелом костей стопы. Вот группа поддержки в составе четырех довольно пьяных лесорубов, корячась в самых немыслимых позах, пытается всунуть в камеру пострадавшего — на носилках! — и удержать его на весу. Объектив аппарата настроен только на верх туловища; мат-перемат! Рентгенлаборантка недовольна: «Выше поднимите! Теперь ниже!» Бах! Носилки опрокинулись, и пострадавший упал с высоты на пол! Хрясть! Похоже, еще что-то сломал. Снова мат, стон, ругань. Травмированный уложен на носилки, и его по новой начинают тянуть к объективу, при этом дозу облучения получают все.
Снимок сделан, но это только полдела, теперь нужно дождаться проявки. А кассету снимут только после обеда; вот пострадавшие и сидят вдоль стенки в коридоре. Мне приходится после обеда идти повторно на прием и смотреть под лупой снимки, у кого перелом — тому гипс или скелетное вытяжение, у кого нет — того домой. Кому не нравится — может ехать в соседний райцентр, за двести верст, но таких не находилось.
На одиннадцатый день моей командировки ко мне в палату ввалился здоровенный дядька лет сорока, рыжебородый, с ружьем за плечами.
— Ну, здорово, что ли! — прогрохотал он. — Я Виталя, анестезиолог, вот только из тайги вышел, решил сразу на работу заскочить.
От него веяло морозом и костром.
— Здорово, Дима! — представляюсь я. — А я уж заждался.
— Да, да я когда в тайгу ухожу, ничего серьезного не случается! А как выхожу, то все! Работа сама бежит! — белозубо улыбнулся Виталя. — Ладно, пойду до дому, сегодня отдохну, а завтра выйду, если что, то зови!
— А ты что, пешком?
— Обижаешь! На гужевом транспорте! — анестезиолог махнул в окно.
Сквозь замороженное стекло вырисовывалась впряженная в сани лошадь, рядом сидела большая лохматая собака.
— О, так ты на лошади?
— А то! Ей бензин не нужен! Ладно, давай, после поближе познакомимся!
Но отдохнуть Витале не удалось: не прошло и часа с его ухода, как подвезли «тяжелую» девочку десяти лет. Тупая травма живота, ударила старшая сестра, причем около десяти часов назад; похоже, разрыв селезенки. Вывозили попутным транспортом из глухой таежной деревни. На момент осмотра девочка была очень бледной, пульс нитевидный, давление не определялось, необходимо было оперировать.
Оперблок собрали за двадцать минут, анестезиолог, еще не успев сбрить бороду, встал у изголовья больной и принялся давать наркоз. Я сделал разрез и вошел в живот. Внутренние органы в буквальном смысле плавали в излившейся крови. Собрав около двух литров, я решился на реинфузию.
— Дима, а не боишься, что ДВС-синдром разовьется? — спросил Виталий. — Все же если больше шести часов от момента травмы прошло, не рекомендуют реинфузию проводить.
— Боюсь, — честно сознался я.
ДВС-синдром — диссименированное внутрисосудистое свертывание, очень серьезное осложнение, суть которого в том, что если перелить больному старую, больше шести часов находившуюся в животе кровь, то возможен сбой в свертывающей системе организма и кровотечение из всех мелких сосудов. — Но, думаю, рискнуть, тем более точно никто не знает, когда была травма, то ли пять часов назад, то ли десять. Давай перельем!
— Ну, хозяин барин! Только вся ответственность на тебе!
— На мне! Давай!
Перелили кровь, я удалил разорванную селезенку и, установив в живот дренаж, зашил переднюю брюшную стенку. Все вроде бы прошло гладко.
— Ну, вот, Виталий, девочка порозовела, пульс и давление в норме! Похоже, жизнь спасли, а?
— Не знаю, не знаю, мало времени прошло, ДВС еще может развиться.
— Да ладно, — самоуверенно заявил я. — Все уже! Если б ДВС развился, то по дренажу кровь уже бежала бы.
— Ладно, тебе видней, я поехал домой, если что, вызывай! Пока!
Я дописал историю, осмотрел девочку, она мирно посапывала в кровати, повязка и дренаж были сухими. Дав последние наставления дежурному персоналу, я отправился спать к себе в палату.
— Доктор! Дмитрий Андреевич, — услышал я сквозь сон голос медсестры. — У девочки по дренажу кровь потекла.
— Кровь? — Я подпрыгнул в кровати. — Давно?
— Нет, только что! Я хотела пульс посчитать, а гляжу — по трубке из живота кровь побежала.
— Неужто ДВС развился?
— Что вы говорите?
— Ничего, пойдемте посмотрим.
Последние сомнения рассеялись после осмотра: повязка на животе обильно промокла кровью и по дренажу истекала красная жидкость. Сочившаяся кровь не сворачивалась. Я попросил вызвать лаборанта и установить время свертывание крови (ВСК) и длительность кровотечения (ДК), те лабораторные показатели, которые наиболее информативны при данной патологии.
Результаты оказались неутешительными: и ВСК и ДК были в четыре раза выше нормы. Веденные кровоостанавливающие препараты не работали, только свежая кровь могла остановить кровотечение.
— У вас есть доноры, кто ими занимается? — спросил я у медсестры.
— Есть! Виталий Петрович, анестезиолог занимается? Что, вызываем?
— Вызываем!
Хорошо, что в описываемое время нам еще разрешали заниматься донорами, не обследованными на СПИД. Сейчас строго запрещено переливать кровь, если донор в день кроводачи не обследовался на эту страшную инфекцию. В 1997 году еще было можно.
Резервных доноров с нужной группой оказалось всего пять человек, мы взяли у них в общей сложности два с половиной литра, но этого оказалось мало; кровотечение продолжалось. Объявили по радио, и через полчаса желающие сдать кровь уже не помещались во дворе хирургии.
Лишь после того, как мы влили десять литров, кровотечение наконец остановилось и по дренажу и из повязки больше ничего не бежало.
— Да, Дима, задал ты работки! — утирая пот, произнес анестезиолог. — Похоже, что все же больше шести часов прошло, а?
— Да, похоже, что больше.
— Ладно, кровотечение остановили, а это самое главное!
— Извините меня, я же хотел как лучше!
— Да я тоже хорош, вот знал же, что может такое произойти, а пошел у тебя на поводу! Это всем нам урок! Сказано: после шести часов от момента травмы не лить, значит — не лить, и точка!
Мне было очень стыдно.
