— Стандартный картонный скоросшиватель.
— Ты где его нашел, в туалете?
— Почему в туалете? В книжном магазине купил.
— Вы что, там у себя окончательно все мозги пропили? Ты с какой папкой к главному хирургу идешь? А?
— Так вы не будете даже работу смотреть?
— Через год приходи!
Прошел еще год.
— Вот, возьмите, моя работа, — сказал я, протянув главному хирургу яркий пластиковый скоросшиватель, где каждый лист был помещен в отдельный целлофановый пакет и скреплен блестящим замком.
— А опять ты! Какой настырный! Пить-то не бросил?
— Вообще-то я совсем не пью — насмотрелся. А последний раз выпивал вместе с вами, помните?
— ?!
— Вы к нам с санитарной авиацией прилетали, прооперировали директора нефтебазы, у него еще опухоль желудка была, осложнившаяся кровотечением. Вы его так мастерски прооперировали, а потом мы с вами посидели, коньячок продегустировали. Вы собирались директора с собой забрать, но так надегустировались, что больного-то и забыли. Пришлось вам потом за ним с середины дороги возвращаться.
— Все, все вспомнил! — поразился главный хирург. — Хорошая работа у тебя, одна папка чего стоит! Думаю, мы тебе вторую категорию без экзамена дадим, заслужил!
— Так мне даже и на собеседование не надо будет приезжать?
— Зачем? Я напишу рекомендацию, комиссия утвердит.
— Спасибо, приятно слышать!
— И мне приятно встретить старого знакомого, — и, перейдя на шепот, главный хирург подмигнул мне: — Только про дегустацию и вертолет — никому! О'кей?
— Ну, как можно! Я — могила!
Через месяц мне присвоили вторую категорию.
Пять лет! Сколько операций сделал, сколько жизней спас! Теперь можно сказать, что эти годы я точно прожил не зря! Я научился разбираться в людях, узнал о жизни много нового, бывал жертвой интриг…
Люди любят сплетничать, особенно о том, что их не касается. Так бывает всегда: стоит кому-то оступиться, и все говорят только о нем, пока не появится новая жертва.
Саныча обсуждали месяца три. Я слышал в очереди в магазине разговор двух совершенно незнакомых мне кумушек:
— Федосеевна, а ты слыхала, что в больнице хирург один напился и главного врача избил?
— Ой, Кирилловна, да ты что?
— Правда, правда, мне Петровна рассказывала, она на хирургии полы мыла. Избил, его посадили, десять лет дали!
— Ой, что деется!
Сор из избы выносят, как правило, санитарки. Они у нас менялись так часто, что я перестал запоминать имена. За десять лет у нас в отделении сменилось сорок девять санитарок. В основном они держались до первой зарплаты, после уходили в запой и увольнялись. Зато почесать языки были мастерицы.
С 1998 года нам перестали задерживать зарплату и выплатили все задолженности. Августовский дефолт снова добавил проблем, но желающих поработать в больнице было хоть отбавляй.
В хирургии, к примеру, мыли полы и выносили «утки» две санитарки с высшим образованием. Одна была молоденькой выпускницей саратовского юрфака — вышла замуж за лейтенанта, поехала за ним в нашу дыру, а работу по специальности найти не смогла. Вторая работала учительницей в школе, но сдружилась с Бахусом и оказалась на улице. После долгих скитаний прибилась к нам.
Остальные труженицы швабры и тряпки не были умны, но через одну страдали словесной диареей. В глаза — улыбались, приводили родственников «полечиться», а за спиной поливали нас грязью. Ну что за народ…
После истории с Санычем взялись за меня. Шел конец марта. Весеннее солнце днем растапливало снег, а к вечеру дороги снова становились скользкими. Я шел домой, поскользнулся и растянулся в весь рост на самом оживленном месте, возле рынка.
— Дмитрий Андреевич, вы не ушиблись? — услышал я голос нашей санитарки.
— Спасибо, вроде цел!
— Давайте я вас отряхну.
На следующий день по больнице прошел слух, что хирург Правдин вчера пьяный валялся на улице. После обеда меня вызвал Тихий.
— Дмитрий Андреевич, у вас все в порядке? — после приветствия спросил главный врач.
— Да, а что такое?
— Говорят, вас вчера видели пьяным и валяющимся на улице.
— Ложь! Кто вам такое сказал?
— Не важно, я вам говорил, что знаю все, о чем говорят в этой больнице.
— Николай Федорович, вас неверно информировали, я просто поскользнулся и упал.
— Да, да, я вижу, что меня неправильно проинформировали. Идите работайте.
Я сразу догадался, от кого исходит слух, и подошел к вчерашней «помощнице»:
— Татьяна Марковна, что я вам сделал? Зачем вы меня оболгали?
— Что вы, Дмитрий Андреевич, я вообще не понимаю, о чем вы говорите!
— Если не вы, то кто? Только вы из наших видели, что я упал вчера!
— Там много народу было, может, кто чего видел, да не так понял?
Лишь позже мне стало известно, что Татьяна Марковна уже давно злилась на меня. Однажды к нам попал ее муж, пьяный и облеванный, с разбитым лицом — после он полночи орал и не давал спать всему отделению. Я указал в диагнозе «алкогольное опьянение», мужику не оплатили больничный.
Люди иногда такое странное творят! Как-то раз я шел по улице и увидел, что пьяный мужичонка бьет женщину. Я его от нее оттащил, пару раз дал ему по шее, после чего они оба на меня набросились.
Как оказалось, муж «учил жену уму-разуму». Прибывшей милиции эта парочка попыталась доказать, что я на них набросился и пытался убить. Благо, милиционеры попались знакомые — посадили меня в машину и отвезли домой. А те алкаши и в самом деле собирались написать на меня заявление о побоях, но не успели: через пару дней муж «доучил» жену до могилы и отправился в тюрьму.
Санитарки сменялись со страшной скоростью, а хирурги оставались одни и те же — Ермаков, Бурлаков и я. Саныч и вправду перестал пить.
Летом 1999 года нам прислали одного деятеля после интернатуры, Олега. Он, как и я, добровольно вызвался ехать в район, имея квартиру в городе. Опыта решил набраться. Просил, если что, вызывать его на все интересные случаи.
Ночь. Привозят пациента с ножевым ранением в сердце. «Что может быть интереснее ранения сердца!» — подумал я и вызвал Олега. Тот приехал почему-то недовольный.
Я выполнил стандартную торакотомию слева в пятом межреберье, обнажил сердце — дырка есть, кровотечение продолжается. Попросил ассистента заткнуть рану. Олег трясущимся пальцем остановил кровотечение. Я наложил три стежка на раневой дефект в сердечной мышце, два с краев успел стянуть и завязать. Начал сводить концы третьего, центрального — и внезапно в операционной отключили свет. Аварийный аккумулятор света не дал — разрядился. Медсестра вызвала машину «скорой», и та светила фарами прямо через стекло. Всяко лучше, чем ничего. Я завязал последний узел практически на ощупь, лишь чувствовал, как под пальцами скачет живое сердце, после чего остановил операцию:
