– Они вас не любили, – произнес Дронго.
– Не любили. Им казалось, что каждый раз, когда он тратит на
меня свои деньги, он отнимает долю именно у них. Они считали, что им может
достаться гораздо больше, если меня не будет рядом с ним. Представляю, как они
злились, когда он решил купить мне эту квартиру.
– А где вы жили до этого?
– В двухкомнатной квартире своей матери, в старом доме на
Мустафа Субхи. Там такие старые одноэтажные и двухэтажные дома. Вот в одном из
них мы и жили с моей матерью. Вы знаете, все годы, пока я жила в этой шикарной
квартире, мне снился один и тот же сон. Как будто меня отсюда выселяют и я
возвращаюсь в нашу старую квартиру на первом этаже, где так часто бегали крысы.
Вот сейчас я туда действительно возвращаюсь. И все мои кошмары сбываются.
Наверно, нельзя чего-то сильно бояться, иначе это сбывается.
– Вы делаете это ради своего сына.
– Безусловно. Но от этого мне не легче. В жизни у меня
ничего не получилось. Сына я родила не от мужа, а совсем от другого человека. С
мужем развелась. В своей профессии я так и не состоялась. В общем, полный крах.
И спасти меня мог только алмаз, который я должна была украсть у моего друга. Но
я этого не сделала. И вы можете спокойно искать вора среди остальных. Здесь вы
ничего не найдете.
Она тяжело вздохнула. Дронго понял, что нужно прощаться.
– Извините, – сказал он, – мне кажется, что я нечаянно
причинил вам боль. Мне меньше всего этого хотелось.
– Ничего, – махнула рукой Валида, – боль уже притупилась.
Мне уже сорок четыре. И я не знаю, как буду жить дальше. Может, уеду к сыну в
Лондон. Продам квартиру и уеду. А может, просто наложу на себя руки. Мальчик
мой уже состоялся, он учится в магистратуре и встречается с хорошей девушкой из
Хорватии. И мне больше ничего не нужно в этой жизни. Ничего. А на том свете,
может, мы встретимся с Семеном. Ведь говорят, что рай един и для иудеев, и для
мусульман. Из-за того, что я встречалась с Измайловым, от меня отвернулись и
мои родственники. Он ведь был горский еврей, а я азербайджанка. Можете себе
представить, что они говорили. Мусульманка встречается с иудеем.
– Не люблю придурков, – с отвращением заметил Дронго, –
какая разница, кто и какой национальности или веры. Как только встречаю
националиста, сразу понимаю, что это недалекий тип.
– Вам легко говорить, – улыбнулась сквозь слезы Валида, – а
я чувствовала себя не очень хорошо. Но все это в прошлом. Сейчас мне нужно
думать о будущем, а думать не хочется. Как будто этого будущего у меня и нет.
Вот такое абсолютное чувство, что мне никогда не будет пятьдесят или шестьдесят
лет. У вас бывали такие ощущения?
– Нет, – ответил Дронго, – и не нужно об этом думать. В
вашем возрасте все только начинается. Вы еще можете полюбить и быть любимой.
Сорок лет – это самый прекрасный возраст.
– Для мужчины, – возразила она.
– И для женщины, – убежденно ответил он, – до свидания.
Надеюсь, что мы еще увидимся.
Он поднялся и вышел из комнаты. Когда он закрывал входную
дверь, она еще сидела за столом.
Глава 6
Он вернулся домой, чтобы немного отдохнуть и поесть. Каждый
такой разговор требовал немалых душевных сил. На часах было около шести вечера,
когда он позвонил Мильману и попросил соединить его с Генрихом Соломоновичем.
Но старческий женский голос ответил, что Мильман отдыхает, и попросил
перезвонить попозже. Дронго перезвонил через час, но тот же женский голос
объяснил, что сегодня Генрих Соломонович не будет ни с кем разговаривать, так
как чувствует себя плохо. И попросили перезвонить завтра.
Дронго несколько раздраженно положил трубку. Он должен был
переговорить с Мильманом именно сегодня, перед завтрашней поездкой в Красную
Слободу. Тогда он решил позвонить Борису Измайлову.
– Добрый вечер. Когда мы завтра выезжаем?
– Я думаю, часов в восемь утра. Чтобы к полудню быть в нашем
старом доме. У вас другие планы?
– Нет. Но мне нужно будет посмотреть и вашу бакинскую
квартиру.
– Когда хотите. Я сейчас нахожусь в ней. Можете приехать
прямо сейчас. Адрес вы знаете.
– Тогда я приеду, – согласился Дронго, – буду у вас минут
через десять-пятнадцать.
Бакинская квартира Семена Измайлова находилась на улице
Гаджиева, рядом со зданием Министерства внутренних дел. Вернее, это были две
квартиры, соединенные в одну пятикомнатную с большой кухней и совмещенным
санузлом.
Дронго поднялся на четвертый этаж. В этих пятиэтажных домах
обычно не было лифтов. Он позвонил, прислушиваясь к шагам за дверью. Через
минуту Борис Измайлов впустил его в квартиру.
– У кого еще есть ключи? – поинтересовался Дронго.
– Только у моего брата. Больше ни у кого, – ответил
Измайлов, – но здесь убирала Фатьма уже под моим наблюдением. И мы вместе с
братом искали алмаз.
– Вы же говорили, что он мог быть в тайнике в вашем старом
доме в Красной Слободе.
– Там он и был, – кивнул Борис, – но на всякий случай мы
проверили и нашу бакинскую квартиру.
– И ничего не нашли?
– Ничего. Одну рублевую монету, которая закатилась за
сервант. Еще с головой Ленина. Старая монета. И больше ничего.
Дронго огляделся. Здесь было мрачно и неуютно, как бывает в
большой холостяцкой квартире, где не чувствуется заботливая женская рука и никогда
не слышно радостных детских криков. Даже пахнут холостяцкие квартиры как-то
по-особенному. Одиночеством, пылью, старой мебелью, тараканами, мужскими
запахами, не разбавляемыми женским парфюмом и молоком для детей. Он обошел все
комнаты, вернулся в кабинет хозяина. Уселся на старом кожаном диване. Оглядел
массивную мебель с книгами. Борис устроился в кресле своего дяди.
– Никак не могу понять характер вашего дяди, – признался
Дронго, – с одной стороны, потомственный ювелир. Человек бережливый, расчетливый,
знающий цену каждой копейке. Он послал вас, своих племянников, которых любил,
как собственных детей, в другие города и заставил работать так, чтобы вы ценили
каждую заработанную копейку. И даже давал вам деньги в долг. С другой стороны,
продал магазин своему помощнику и вложил все деньги в этот алмаз, который
хранил как реликвию семьи. И еще он тратил огромные деньги на свою знакомую, не
жалел для нее практически ничего. Как это совмещалось в одном человеке?
– Он был ювелиром, – задумчиво произнес Борис, – и всегда им
оставался. А в пятьдесят восемь встретил Валиду. Я не скажу, что он влюбился,
но она ему очень нравилась. Он даже взял ее с собой в Израиль. Я думаю, что,
если бы она захотела, он бы на ней женился. Но она не захотела. Он однажды
сказал мне об этом. Возможно, он понимал, что это его последняя любовь. Он уже
тогда предчувствовал, что долго не протянет. И эта последняя любовь была как
награда. Поэтому он так к ней относился.
