– Да. Я стараюсь находить преступников, которые нарушают
заповеди Бога и человеческие законы.
– Какие заповеди Бога они нарушают? – спросил третий старик,
возможно, приехавший из Хачмаса.
– Не убей и не укради. Тех, кто их нарушает, преследует
закон. Эти заповеди есть и в ваших священных книгах, отцы, – в Торе, в Библии,
в Коране. Во всех священных книгах. Но люди перестали бояться Бога и не
исполняют человеческих законов. Тогда приходится их находить и наказывать.
Они переглянулись.
– Кто ты такой, что присвоил себе это право? – спросил
первый. – Ты не Ангел Смерти и не Бич Божий. Почему ты считаешь себя вправе
помогать Ему карать и миловать виноватых?
– Я заработал это право своим тяжелым трудом. Если
посчитать, сколько подобных типов я вычислил для наказания, получится очень
большое число.
– И ты никогда не ошибался?
– Конечно, иногда ошибался. Но намеренно я ошибок не делал
никогда.
Фатьма внесла чай, расставила вазочки с вареньем, сладости,
нарезанные дольки лимона. Старики снова переглянулись.
– Что в твоем понимании есть Истина? – уточнил третий. – Как
ты ее понимаешь и принимаешь?
– У каждого своя Истина. Но есть нечто единое, что нас
объединяет. И это те заповеди, которые должны соблюдать люди.
– Тогда что есть Ложь? – спросил первый.
– Все, что противоречит Истине. Или служит Злу.
– Ты умеешь мыслить, – похвалил его второй. – А кому ты сам
поклоняешься? Только Истине? Или ты веришь в свой Разум больше, чем в Небесный?
Кому ты сам поклоняешься, создавая себе кумиров?
– Не создаю. Мой разум несовершенен, но мой дух трудно
сломить. Я служу Истине и верю в Разум. В любой Разум – Космический,
Вселенский, Галактический и в собственный.
– Нам говорили, что ты родился в этих местах, – сказал
третий, – это правда?
– Не здесь. В столице.
– Значит, мы твои земляки, – продолжал третий. – Тогда скажи
нам: во что ты веришь? Милосердие или достойное воздаяние, карающий меч
правосудия или божья кара. Что тебе ближе?
– Достойное воздаяние, – почти не думая, ответил Дронго, – я
помню Конфуция. Он сказал: никогда не плати за зло добром, иначе чем ты
заплатишь за добро. Плати за добро добром, а за зло по справедливости.
Достойное воздаяние, – повторил он.
– Ты жесток, – сказал первый, – в тебе нет сострадания.
– Я могу сострадать овцам, но не волкам. Для них в моем
сердце нет места милосердию.
– А овцам ты часто сострадаешь? – спросил второй.
– Я стараюсь защищать их. Но не всегда получается.
– Ты сам как волк-оборотень, – задумчиво произнес третий, –
ты пробираешься в стаю хищников и там наносишь свои удары один за другим. И ты
уже попробовал крови. Тебя нельзя будет остановить, а только посылать против
новой стаи волков.
– В мире они еще не перевелись, – поднял голову Дронго, –
значит, я буду таким оборотнем, пока не истреблю последнего из волков.
– Ты взял на себя тяжкую миссию, – вздохнул первый старик, –
и путь твой будет усыпан шипами и слезами. И никто не скажет тебе спасибо. Ни
овцы, отданные на заклание, ни волки, которых ты так легко убиваешь. Никто тебя
не поблагодарит. Это ты понимаешь?
– Я готов к этому. Мне не нужна благодарность. Я всего лишь
делаю свое дело. Очищаю мир от волков.
– Мы пришли увидеть тебя, – сообщил второй, – и попытаться
понять – кто ты такой. Теперь мы знаем, кто ты.
– Волк-оборотень, – усмехнулся Дронго.
– Хуже. Ты волк-одиночка. Тот самый хищник, который сам
может порезать стадо овец. Или стадо волков. У тебя нет никаких законов и
правил, порядков и запретов. Ты сам себе закон и запрет. Будь осторожен.
Гордыня может привести тебя совсем в другое место.
– Я вас понимаю.
– Но если Бог будет в твоем сердце, ты исполнишь свою миссию
до конца. В этой жизни тебе не будет покоя. Ни на земле, ни в небе, ни под
землей. Может быть, в другой жизни. Но мы не можем тебе этого обещать. Ты
нарушаешь много других заповедей и законов, и впереди у тебя возможен черный
мрак.
– Я к этому готов, – он хотел еще что-то сказать, но
почувствовал, как глаза закрываются, голова тяжелеет и он уже не в силах
противостоять собственной сонливости. Когда он открыл глаза, рядом никого не
было. Он сидел за длинным пустым столом. Дронго поднялся и прошел на кухню.
Фатьма готовила ужин. – Фатьма, – тихо спросил он, – сюда кто-нибудь приходил?
– Нет, – ответила она, – никто из людей к нам не заходил.
– Понятно. Значит, мне все приснилось. – Он повернулся,
чтобы выйти, и только тогда смысл сказанного Фатьмой дошел до его сознания.
– Людей не было, – мрачно повторил он, – может, приходил
кто-то другой.
Она взглянула на него и ничего не ответила. Он вышел в
столовую, прошел в гостиную и сел за тот самый стол. Вот и гадай теперь. Тебе
приснилась эта встреча или она была на самом деле? Он не успел додумать эту
мысль до конца, как услышал шум в коридоре. В гостиную прошли Борис Измайлов и
Зинур Марчиев. Оба были в мрачном настроении и не готовы к долгим разговорам.
Дронго понимал состояние обоих. Они вернулись из дома Хуршиды, где им пришлось
выслушать много нареканий в свой адрес. Если в доме мужчины убивают его
родственницу, а он не может ее защитить, то как он смеет называть себя
мужчиной. Никто не скажет этого прямо в лицо, но каждый об этом будет думать. И
позор ложится на всех мужчин, которые были в доме.
Дронго знал много легенд, рассказывающих о правилах чести.
Когда один «кровник» уезжал в дальние страны, он привел свою жену к другому
«кровнику». Они убивали чужие семьи ровно сорок лет. Но никто и никогда не
стрелял в спину, не убивал женщин и детей. Строгие правила такой войны
диктовались честью обоих родов. Но «кровник» привел свою жену и попросил
разрешения у своего заклятого врага оставить ее в этом доме. «Кровник» хорошо
знал, что его враг – человек чести и в таком убежище его жене ничто не грозит.
Борис тяжело уселся на стул, шумно вздохнул.
– Хорошо, что сегодня прилетает Асиф. Трудно быть старшим в
семье, исполняя все его обязанности.
– Иса поехал за ним, – вспомнил Дронго. – Что там говорили?
– Они считают Хуршиду почти мученицей, – сообщил Борис, – и
если так пойдет дальше, то уже через несколько дней они причислят ее к лику
святых. Что у вас?
– Звонили из Баку. Разносчик газет оказался прав. Старик был
иностранцем, грузином. Но это не Мильман.
