Еще одна новость, произошедшая вскоре после ее «возвращения домой», привлекла мое внимание. Один друг из продюсерской компании Бан-тяна прислал мне вырезку из «Асахи симбун». Заголовок гласил: «Реакционный актер направил свой самолет в самоубийственную атаку». Это случилось в Токио. Ультраправый придурок направил свой самолет на дом Ёсио Танэгути, военного преступника и фашистского посредника. Сама по себе эта новость интереса не представляла Токио был полон ультраправыми идиотами, и Танэгути вполне заслужил эту атаку. Но мой глаз тут же зацепился за имя этого сумасшедшего. Мицуясу Маэно. Он играл в одном из порнофильмов Бан-тяна. Он не был красив, играть особо не умел, но у него был невероятно огромный член. Точнее, тот становился таковым, когда им нужно было пользоваться по прямому назначению. Что удавалось не всегда. Маэно был парень серьезный. Однажды случилось так, что ничего — именно ничего — не могло привести его мужской орган в состояние рабочей готовности: ни самые утонченные приемчики Юрико-тян, нашей самой сексуальной звезды, которая использовала вибратор с двумя насадками, кубики льда и оральные ласки, ни даже его собственные попытки возбудиться путем болезненных манипуляций рукой, — все было безуспешно. Наконец съемочная группа устала ждать и разразилась смехом. Вне себя от ярости, он завопил:
— Молчать, пока я работаю!
И вот этот самый Маэно, этот лузер порнолиги, вырядился в форму летчика-камикадзе времен Второй мировой войны, которую, скорее всего, спер с какой-нибудь киностудии, нанял одномоторный «пайпер чероки» и взорвал себя ко всем чертям в огненном шаре, предварительно прокричав: «Да здравствует Его Величество Император!»
Танэгути же остался, увы, невредим. Как сообщалось в газете, крайне правые политические взгляды Маэно совпадали со взглядами Танэгути, что называется, один в один. Оба желали восстановления божественной власти императора и возрождения фашистского государства. Но Танэгути допустил одну непростительную, в глазах его друзей-ультранационалистов, ошибку: он брал взятки у американской авиационной компании по поручению своего друга Танаки Какуэя.
[81]
А посредником выступал некий американец по имени Стэн Лутц, которого пресса называла «в прошлом киноактер».
Маэно наверняка спятил. Но иногда даже сумасшедших стоит воспринимать серьезно. Я ощутил нечто вроде стыда перед стариной Маэно. Каждый, у кого осталась хоть капля совести, испытывал отвращение к коррупции в современной Японии. Получать взятки от американских бизнесменов, чтобы покупать их аварийные самолеты, — это симптом очень серьезного заболевания. Вся наша система прогнила до основы основ. Маэно по меньшей мере нужно было похвалить за храбрость. Он отдал свою жизнь за то, во что верил. Многие ли из нас решатся на это? Кто может похвастаться тем, что его жизненный путь подчинен великому смыслу? Современный японец — всего лишь слепой потребитель вещей, которые на самом деле ему не нужны. В обществе потребления даже смерть теряет свою искупительную силу. Смерть потребителя столь же бессмысленна, как и его жизнь. Мы потеряли всякую честь. Маэно же, пускай и таким вот нелепым способом, попытался вернуть ее хотя бы частично.
Но к чему хорошему привело его самопожертвование? Боюсь, вообще ни к чему. Всем было просто плевать. Люди упорно продолжали жить дальше в темноте, поскольку их глаза были слепы для настоящей жизни. В пьесе Окуни про Ри Коран кукловод превращается в призрака. Но это — всего лишь невинное упражнение в игре «прими желаемое за действительное». Зловещие кукловоды не умерли. Ничего не изменилось после войны. Те же преступники все так же управляют нами. Слишком большим искушением было бы думать, что жить станет лучше, если куклы победят и сами станут кукловодами. Это очередная иллюзия, еще одно упражнение в принятии желаемого за действительное. Мы получим лишь новое поколение кукловодов, только в другой униформе. Ведь для того, чтобы революция победила, нужно убить не только кукловодов, но и самих кукол. Лишь тогда мы сможем освободиться от иллюзий, которыми кормят народ власть имущие, дабы и дальше держать нас в рабстве. Чтобы найти обратный путь в настоящий мир, в мир живых, мы должны уничтожить кино — и все фантазии, которые оно питает. Оно подобно опиуму, который лишает нас сил, так нужных нам, чтобы действовать, ухватившись за собственную судьбу. Мы должны потребовать у хозяев, завладевших нашим сознанием, вернуть реальность обратно.
14
Я думал, что в камере ливанской тюрьмы у меня будет хотя бы одно преимущество: уединенность. Я надеялся, что, подобно мистику или монаху, смогу постичь глубинную суть своей личности, которая находится где-то глубоко внутри меня, свободная от земных иллюзий. Я прилагал неимоверные усилия, чтобы избавиться от всяких мыслей о кино.
Тот факт, что нас вообще закрыли, был совершенно абсурдным. После развала Советского Союза в 1991-м ливанское правительство начало испытывать давление со стороны западных империалистических сил, которые добивались нашего ареста. Поэтому мы, более двадцати лет жившие в Бейруте жизнью обычных людей, вдруг стали мишенями для полицейского спецназа. Трое горилл с автоматами повалили меня на пол моей собственной квартиры и заорали на меня: «Где Сато?!» Несмотря на волосатую руку, сжимавшую мое горло, я смог прохрипеть, что я именно тот, кого они ищут. Они предъявили мне целую кучу сфабрикованных обвинений: заговор с целью убийства такого-то политика, планирование террористических атак на посольства таких-то стран. Это было слишком смешно даже для прокуроров, которым было велено признать нас виновными, поэтому они решили зацепиться за детали: подделка выездной визы в наших паспортах. А поскольку мы действительно пользовались поддельными визами вот уже много лет — у меня была бразильская, у Мориоки, кажется, костариканская, — технически это было правильно.
Говорят, тюрьма — идеальный рассадник религиозной веры. Два моих товарища, Нисияма и Камэй, оказались живым тому подтверждением. Они решили обратиться в ислам. Ливанская пресса подняла по этому поводу небывалый шум. Ни газетчиков, ни телерепортеров никогда не впускали внутрь тюрьмы «Румие», но для данного случая сделали исключение. Это был настоящий цирк — весь пресс-корпус Бейрута собрался, чтобы присутствовать при церемонии обращения, которую проводил шейх, прикативший в тюрьму на белом «мерседесе».
Шесть месяцев спустя Мориока женился на своей арабской подружке и решил обратиться в православие. Это также привлекло внимание общественности, и снова пресса появилась у ворот румийской тюрьмы, чтобы засвидетельствовать обращение японского героя войны. Но на сей раз тюремные власти внутрь никого не пустили. Возможно, они необъективно относились к христианству, а возможно, не хотели повторения медийного цирка. В любом случае, радиожурналисты и телевизионщики оставались снаружи и вели репортажи от главных ворот тюрьмы, пока военные не прислали танк, чтобы вытеснить их с территории. Но и этим дело не кончилось. К вопросам религии в Ливане относятся крайне щепетильно, поэтому священник отказался проводить церемонию в отсутствие прессы. Если шейх мог получить такое паблисити, почему этого не достоин христианский священник? И Мориоке пришлось ждать другого случая, когда менее привередливый священник смог бы привести его в лоно Христа.
