– Вот и все. А ты боялся, гаденыш. Отдыхай.
Вышла, хлопнула дверью. На весь длинный коридор офиса крикнула:
– Эй! Люди! Зарплату подходи получать! Я сегодня кассирша! Наша заболела!
Разложила деньги на подоконнике. За окном гремела гроза, стальной стеной вставал ливень. Молнии розовыми веерами пластались по мрачному небу.
– У тебя какая зарплата? Говори! Задолжал хозяин? Все получишь!
Ей говорили; она считала, отсчитывала купюры.
Народ отходил, счастливый. Алена раздавала деньги молча, сурово. Положив в карман свое жалованье, она увидела на подоконнике две купюры по пятьсот рублей.
Взяла деньги двумя пальцами, как скользкую улитку. Подошла к кабинету. Рванула дверь. Хозяин за столом, пепельница полна окурков, в кабинете сизый дым.
– Кондиционер включи, – сказала Алена, – задохнешься. Вот. Возьми.
Бросила ему в лицо бумажки. Пятисотка накрыла пепельницу.
Когда шла по улице – обнаружила: ушла из офиса в рабочем халате. Деньги оттягивали карманы. Теперь за квартиру заплатит, и за свет, и за газ, и за воду, и долги раздаст. Стоп, а где же винтовка? Где ее «моська»? Нет при ней винтовки. Что же, она ей приснилась? Алена, остановись. Вытри лоб рукой. Может, ты сама себе приснилась? Но была же винтовка, была.
Дома, как пьяная, без сил, сбросила обувь, вытряхнула деньги из карманов грязного синего халата на пол. Легла на старый диван, пружины застонали под ней. Свернулась калачиком. Уснула.
Иван пришел домой поздно, застал мать крепко спящей. По всему полу были разбросаны новехонькие, только с монетного двора, деньги. Он медленно собрал их. Подошел к матери. Она крепко спала. Он осторожно перекатил Алену с бока на спину, чтобы она на пол не упала. Руки ее были стиснуты в кулаки. Иван разжал ее руку. Пахло керосином. Он наклонился ниже. Пальцы, ладонь Алены выпачканы ружейной смазкой. Иван вынул из кармана носовой платок и вытер матери руку.
ТРИ ПИСТОЛЕТА Я работала в этой конторе три месяца всего. Хозяин взял меня охранницей. Я ему несколько приемчиков показала, наших, солдатских. Я не знала, самбо это называется, дзюдо там или карате, не знаю что. Так Руслан меня учил.
Показала, как стреляю. Он присвистнул от восторга. «Ты че, биатлонистка в прошлом?» Я сказала: да, биатлонистка. «Так я ж тебя на соревнования пошлю!» С интересом так на меня глядел, изучал, даже фигуру осмотрел. На соревнования не надо, пожала я плечами, все в прошлом.
Мне выдали газовый пистолет, камуфляж, берцы новенькие. Обучили сигнализацией пользоваться. Хозяин поглядел на меня одобрительно, когда я в камуфляже перед ним явилась. Говорит: я тебе дам еще настоящий пистолет, боевой, но не таскай в кобуре, а в ящик стола спрячь. Утром ящик запри, ключ дневному парню отдай.
Когда я брала у него из рук боевой пистолет – я постаралась не вздрогнуть, ничем не выдать себя. Получилось.
Я спокойно дежурила три месяца.
На четвертый мою контору посетили ночные гости.
Я приняла дежурство у дневного мальчика, хилого и бледного паренька, села за стол в вестибюле. Отражалась в большом зеркале. Ну и, делать нечего, себя в нем рассматривала.
Зеркало – тонкая материя. Непростая штука, зеркало.
Гляжу на себя, а отражение начинает странно себя вести. Вроде сижу, не двигаюсь. А в зеркале рука поднимается. Что за чушь? Голову резко поверну – все в порядке. Отвернусь – над затылком светится. Повернусь – никакого света нет. Смеюсь: водки не пила, травку не курила…
– Устала, мать, – сказала сама себе, – устала.
А всю ночь куковать. Может, поспать чуток?
Топчан крохотный, особо не разоспишься. Скрючив ноги, укрывшись вытертым, еще, наверное, Отечественной войны верблюжьим одеялом, можно было час-два соснуть. Часок придремлю… Одеяло сниму, прямо в берцах прилягу…
Только откинула верблюжье одеяло – топот сверху, по лестнице, по ступеням, заставил подобраться и положить руку на кобуру.
А в зеркале за мной пролетела черная тень и скрылась.
Подскочили сзади. Крепко ударили по голове. Удалось отпрянуть, иначе такой удар вырубил бы меня сразу; прошел немного вкось, по затылку. Боль, тошнота, тьма. Сознание работало. Я не упала. Быстро развернулась. Выдернула пистолет из кобуры.
По лестнице сбежал еще один. Двое, это хуже.
Молодой парнишка. Тоже держал пистолет. Хорошо ребята подготовились, отлично, садись, пять.
Все надо делать очень быстро, Алена. Это война.
Я развернулась с пистолетом к бегущему. Рука выдернула ящик стола. Второй прыгнул ко мне. Одна рука схватила боевой пистолет, другая нажала на курок газового. Первый вышиб у меня из руки газовый, он покатился по паркету к зеркалу. Первый схватил мой газовый, а я, отскочив к стене, уже перекинула из левой руки в правую боевой.
Второй, оглушенный, валялся на полу. Все-таки, хоть на время, я вырубила одного. А что теперь? У них оружие настоящее. Я вижу.
Все происходило быстро, страшно и молча. Первый целился в меня. Я видела – он умеет стрелять. Руку правильно держит. Рука не дрожит.
Ты должна выстрелить первой, Алена. Убей парня. Иначе убьют тебя.
– Брось ствол, тетка!
Второй шевелился на полу.
– Дурачок, – сказала я мальчишке и выстрелила.
В последний миг я чуть опустила дуло. Переместила прицел.
Я выстрелила ему в руку. В правую.
Он выстрелил одновременно. Вместе со мной.
Его пуля попала в зеркало, в котором отражались мы оба. Осколки посыпались на паркет.
Он шагнул назад, переложил пистолет в левую руку.
– Так это у тебя не газовая хрень, – сказал он, дико глядя на меня.
Обливаясь кровью, упал на пол.
– Положи пистолет, – твердо сказала я, продолжая держать его под прицелом.
Пальцы разжались. Пистолет валялся у его обалделого лица.
Я шагнула вперед и пнула его пистолет к зеркалу.
– Что вы хотели? Деньги?
Парень корчился. Кровь пропитывала рукав.
– М-м… больно… нет… не деньги…
– Хочешь, «Скорую» вызову?
– Издеваешься.
Нянчил простреленную руку, как ребенка.
– Разве вы не знали, что тут охранник?
– Знали. Нам сказали: тетка. Ну мы и думали: тетка.
– Вы на машине? – спросила я.
– Да, – сказал парень.
– Вот что, – сказала я, – дуйте оба отсюда, пока я не вызвала ментов. Кнопка у меня под столом.
Парень отупело глядел на меня. Прекратил мять раненую руку.
