– Не! – гордо отвечает он. – Поставили пять без всяких заморочек!
– Везет тебе! – вздыхает, как паровоз, Зинка Косорукова. – А он билет обратно на стол положил или отложил в сторону? – допытывается она.
Но в этот момент открывается дверь, и из класса вылетает, как из парной, красный, но радостный Колька Рябухин. Рой оставляет Дубравина и, гудя, подкатывается к нему. Выдыхают трудно:
– Ну что?
– Ура! Трояк! – вопит Колька.
До самого обеда Шурка сидит в коридоре, консультирует и обсуждает подробности экзамена. Разные мысли бродят у него в голове. Ох, разные.
Последней с экзамена выходит бледная, как смерть, но живая Зинаида Косорукова. В руке она судорожно зажимает пачку билетов:
– Ну, гад Феодал! Ну, гад! Все не по теме спрашивает!
«Бедная Зинка. Или бедный Тобиков? – думает Шурка. – Кому из них сочувствовать? Тому, кто учил вранье, или тому, кто учит вранью? Вот вопрос, достойный своего решения».
* * *
Парни покидают школу отдельной группой. Какое-то внутреннее томление, напряжение владеет всеми и требует разрядки. Что-то важное заканчивается в их жизни. И они никак не могут понять, радоваться им или грустить. Андрей Франк предлагает:
– Айда сфоткаемся на память!
И все дружною толпою идут за школу на спортплощадку. На ходу разговаривают об экзаменах, об оценках.
– Отцы! – останавливает всех Толик Казаков. – Что вы все долдоните: экзамены, экзамены! Никак не поймете, что все кончилось. Школа кончилась. Что мы свободные люди. Люди свободного племени!
И вдруг он от прилива радости кидается бежать по аллее и орать дурным голосом. Все бросаются за ним дружною толпою. Повисают друг на друге, обнимаются, целуются и так же, как он, орут во все счастливые глотки:
– Свобода!
– Свобода!
– Свобода!
– Ура!!!
Потом пускаются в какую-то дикую пляску по кругу, чтобы в ней выразить эту неожиданную и такую долгожданную радость…
В общем, прорывает.
А Андрюха Франк, не останавливаясь ни на минуту, счастливо улыбаясь, все бегает вокруг и щелкает, щелкает затвором фотоаппарата…
XXIV
Поутру пойдем в виноградники, посмотрим, распустилась ли виноградная лоза, раскрылись ли почки, расцвели ли гранатовые яблоки; там я окажу ласки мои тебе.
Песнь песней Соломона. Гл. 7
Закат заалел. Лучи заходящего солнца огненным вихрем отражаются в высоких окнах школы. И от этого кажется, будто вся она пылает изнутри огнем. Но чуть только начинает темнеть, солнечный пожар в окнах затухает. А школа снова светится изнутри мягким домашним светом.
В сумерках на этот свет парами, группами и поодиночке подтягиваются люди. Это выпускники и их родители. Все принаряженные, гордые и чрезвычайно важные.
Выпускники держатся особо. Девочки в белых, розовых, светло-голубых платьях самых разнообразных фасонов, но все в белых туфельках. Юные взволнованные лица, блестящие глаза, горящие румянцем щечки – просто невесты-куколки. А парни будут посолиднее. Взрослые костюмы с галстуками, завязанными единственным на весь класс умельцем. Белые рубашки, черные ботинки.
У Шурки Дубравина тоже облегает широченные плечи добротный синий пиджак. А кожу приятно холодит впервые надетая ослепительно белая нейлоновая рубашка. И вообще весь он сегодня, как сказала бы бабушка, ну просто из коробочки. Новенький, чистенький, свеженький. От белого в клетку носового платка до шнурков на ботинках. Не отстают от него Андрей, Толик и Амантай. Все тщательно отутюженные, молчаливо-торжественные.
Перед тем как идти на выпускной, заскочили к Шурке домой. Причастились янтарно-красным домашним винцом. А то про выпускной разные слухи ходят. Говорят даже, какой ужас, что Тобиков запретил выставлять на столы заманчивые бутылки с разноцветными этикетками. И норму установил смехотворную. По полбутылки шампанского на человека. А таким, например, как Колька Рябуха, это только слегка освежиться. А хочется-то быть веселым.
И если все выпускники чем-то неуловимым похожи друг на друга, то отцы и матери как бы разделены на два лагеря. Те, кто работает в поле, на фермах. И так называемые в народе конторские – учетчики, бухгалтеры, экономисты. Конторские более естественны. Их пиджаки, шифоновые кофточки, лакированные туфли на высоких каблуках никого не смущают. А вот шоферы, чабаны, трактористы, доярки выглядят слегка комично. Загорелые дочерна лица, тяжелые, раздавленные работой руки с въевшимся в ладони мазутом, обломанными ногтями как-то не слишком гармонируют с белыми рубашками, шляпами отцов и новыми кофтами матерей.
Шуркины родители – тоже не исключение. Мария достала из комода синее плотное с блестками платье с ослепительно белым воротником. На плечах ее горит расшитый золотом черный павловский платок. Вместо всегдашних видавших виды остроносых галош на ногах босоножки, пусть не на высоком, но все-таки каблуке. На руке кольцо и даже золотые часики, даренные ей когда-то родным государством. Черные глаза ее сегодня живые, веселые, счастливые.
А длинный Алексей в шляпе. И этим все сказано.
У школы родители церемонно здороваются, приподнимая шляпы и протягивая друг другу не гнущиеся от работы и мозолей ладони.
Да, сегодня все необычно. И в школе тоже. Ребята переступают через порог родного класса и останавливаются в изумлении: «Ба, да это прямо ресторан “Голубой Дунай”!» Везде цветы: алые розы, белые холодноватые каллы, ромашки, васильки. Аж в глазах рябит. Столы, исписанные, изрезанные поколениями школяров, тоже принарядились. Закрыли свои боевые шрамы и любовные надписи белыми скатертями. А на них… Сразу даже слюнки потекли… Одно слово: лучшая рыба – это колбаса.
Но прочь отсюда. Уже шумит, галдит разношерстная толпа в актовом зале. Там начинается официальная церемония.
На сцену вылезают хромающий директор, усатый завуч и две толстые тетки – члены родительского комитета.
Народ затихает.
Директор школы, торжественно блестя лысиной, церемонно надевает очки и достает из кармана белые листы с речью. Написана она лет десять тому назад одним умельцем. Тобиков ее к каждому следующему выпускному подновляет, вставляет свежие цитаты, имена. И звучит она, надо сказать, неплохо. Особенно в части, где говорится, что у всех выпускников большое будущее, что учителя сейчас отрывают от себя кусок сердца, ну и, конечно, про то, как партия обо всех нас заботится. Не ест, не спит, только и думает, как облагодетельствовать народ. Юноши в середине его речи начинают было ерничать, острить меж собою. А потом и, правда, проникаются. А как тут не проникнуться, если некоторые матери начинают сморкаться в платки и прикладывать их к глазам. Вот она, великая сила слова!
Особенно грустится им, когда на сцену поднимается маленькая, но торжественная Александра Михайловна. Она сильно волнуется, так что ее напряженный голос проникает в самые дальние уголки зала и в самые тупые сердца. А когда она называет их лучшим в своей жизни классом, то неожиданно плачет. Увидеть ее плачущей никому никогда не доводилось. Дорогого стоит. Так что выпускники запомнят эти слезы.
