Стучу, выходит Милда. Высокая, бело-розовая, в фартуке и крахмальном платке.
– Ваня дома?
А она смотрит на меня и тихо говорит:
– Молодой господин еще спит.
Докушивать не будете? стол не обслуживается
Директор ресторана ВТО, воспетый в сотнях мемуаров Борода (Яков Розенталь, прототип Арчибальда Арчибальдовича из «Мастера и Маргариты», автор «селедки по-бородински»), – так вот, этот Борода говорил моему отцу: «Мясной салат не заказывай нигде, даже у меня!»
Потому что даже в таком изысканном заведении, как ресторан ВТО, в мясной салат шел недоеденный антрекот.
А знаете ли вы, что такое «докушивать не будете» и что означает «семьдесят-восемьдесят»?
«Докушивать не будете?» – с этим полувопросительным возгласом официант норовил утащить недоконченное мясное блюдо, стоило лишь перестать ковырять вилкой в гарнире. Очевидно, жаждал настричь оный антрекот в мясной салат.
А что касается «семьдесят-восемьдесят» – так старики-официанты, а также гардеробщики изображали имя-отчество или чин-звание гостя. Обманно показывали ему, что они его давно знают, что рады видеть: «здрассссьте, семьсьт-восемьсьт, шубочку пожалуйте, семьсьт-восемьсьт…».
Но это было уж совсем давно. Я стариков-официантов видел всего несколько раз в жизни, в начале шестидесятых, когда оказывался в ресторане с отцом. Но помню замечательную картинку уже много позже: ЦДЛ, мы сидим за столом, с нами знаменитый писатель Нагибин, он лениво хватает за талию официантку, и она, такая простецкая тетенька сильно за тридцать, говорит, скривив губы: «Юрка, ты такой несимпатичный, когда пьяный!» Когда хоронили Володю Т., на панихиде была никому не известная юная красавица в превосходном траурном платье. Изящная и нездешняя. И в кольцах узкая рука. «Кто это?» – шепотом спросил я. «Официантка из Дома журналистов… Володя там часто пил».
Отзовитесь, ветераны эпистолярный жанр
Одна женщина написала в газету письмо. Вот такое:
«Отец мой был солдатом, но я его почти не помню. В сорок четвертом было мне три годика. Помню, на рассвете подошел он к моей кроватке, нагнулся, взял меня на руки, крепко обнял и поцеловал. Как сейчас помню его колючие усы, жесткую шинель и запах солдатского табака. Он сказал: “Прощай, доченька! Иду бить врага”. Потом обнял маму и ушел. Больше мы его не видели. Обращались в архив – получили ответ: в списках убитых не значится. Вот с тех пор у меня мысль – может, он жив? Мама померла, и никого у меня на свете нету. Отец, если ты живой, отзовись!» Имя, фамилия, число и адрес.
А через два года эту женщину пригласили в областное управление КГБ и показали письмо из Уругвая. Вот такое:
«Дорогая доченька! Бог помог найти тебя! Запрос, сама знаешь, послать не мог, пробовал окольными путями, все впустую, да один наш друг тайком сюда приехал и нечаянно нашел эту самую газету. Ох, доченька! Врага мы не побили, не судьба. А так живу я хорошо, не жалуюсь, торгую обувным товаром. Если сможешь, приезжай, будем жить всей семьей». Имя, фамилия, число и адрес.
Следователь КГБ попросил ее прислать отцу приглашение, чтобы он приехал навестить родную дочь, а тут его немножко допросят и совсем не обязательно повесят, потому что он совсем не обязательно военный преступник. Может, просто оступился человек.
Она взяла бланк для приглашения, но вечером уехала в другой город, вышла замуж, через год развелась, оставив себе мужнину фамилию, потом переехала в Тюменскую область и там снова вышла замуж за болгарского строителя. Потом поехала с ним в отпуск в Болгарию и оттуда, через много границ, убежала к отцу.
Это оказался совершенно незнакомый смуглый старик с женой доньей Кармен и сыновьями Мигелем, Пабло и Хайме. Но потом они все подружились.
В ландо моторном, в ландо шикарном топонимика
Мой приятель жил в высотном доме на Котельнической набережной. Бывало, я занимался в Библиотеке иностранной литературы и заходил к нему. Поскольку рядом. А иногда, посидев у него, мы потом ехали ко мне.
От Котельников до Каретного Ряда, где я тогда жил с родителями, было неудобно добираться. До метро далековато. Автобус номер 18 ходил редко. И мы брали такси.
Вот однажды мы выходим из подъезда, видим – стоит такси. Подходим, садимся оба на заднее сиденье. Водитель спрашивает, куда ехать.
Вместо ответа мой приятель неторопливо достает пачку папирос. Именно папирос – мы тогда курили дорогие старомодные папиросы в больших глянцевых коробках. Охлопывает карманы, находит спички. Раскрывает пачку, отдувает серебряную бумагу, протягивает мне. Я беру папиросу, он тоже. Он чиркает спичкой, мы оба закуриваем. Таксист завороженно за нами наблюдает.
Мой друг выпускает облачко дыма, разгоняет его ладонью, опускает стекло, выбрасывает горелую спичку в окно и говорит:
– В Каретный Ряд. Бульварами.
Такси трогается. Бульварами до Петровских ворот, а там направо.
Потом он сказал: «Да, такой вот я пижон. И должен тебе признаться, что именно ради этой фразы, ради удовольствия ее произнести, я часто трачу рубль на такси, к тебе едучи. Хотя автобус номер восемнадцать стоит рядом. Послушай, как звучит. В Каретный Ряд. Бульварами…»
Яузским бульваром, потом Покровским, Чистопрудным, Сретенским, Рождественским вниз, потом Петровским наверх и перед Страстным – направо, к саду Эрмитаж.
А ведь и в самом деле.
Сто рублей сентиментальное происшествие
Она любила наряжаться. У нее была коллекция платьев – длинных, шелковых, сшитых у известной портнихи. Бывают такие платья на все времена. У нее были старинные драгоценности – из тех, что никогда не выходят из моды.
Она иногда наряжалась для него. Это было поразительно. Вдруг она говорила: «Я хочу для тебя нарядиться, хочешь?»
Он сидел на диване, она при нем снимала свитер и брюки, очень изящно, не буднично. Подхватив одежду, она скрывалась за матовой стеклянной дверью и минут через десять появлялась.
Например, в пышном шуршащем платье, с кулоном в виде алмазной лиры на сильно оголенной груди. «Я тебе нравлюсь?» – улыбалась она с восхитительным простодушием. Она садилась в кресло напротив. Они разговаривали – так, ни о чем. Потом она замолкала и смотрела на него сквозь ресницы, и это значило «а теперь раздень меня».
Боже, зачем, зачем все это, если через полгода – какое полгода, через три месяца! – попреки, обманы и злобный абсурд? «Около телефона, где записные книжки, лежала сторублевка. Где она?» – «Понятия не имею». – «Очень странно». – «Значит, я взял твои сто рублей?» – «Почему мои? Это наши общие деньги. И почему взял? Куда-то сунул, ты же у меня разгильдяй». – «Я у тебя? Ты уверена?» – «Ого! А у кого же? Интересные дела». – «Не цепляйся. И плюнь на эти сто рублей». – «Сто рублей – это деньги. Младший научный получает сто двадцать пять». – «Деньги, конечно, деньги…» – «Ну, и где они?»
