—Совсем свихнулся. Этот сукин сын совсем свихнулся. — Он посидел немного, пытаясь отдышаться и внимательно рассматривая свою руку. Она была красной и покрытой волдырями, из которых сочился гной; неглубокие раны остались, вероятно, от клыков. Гейдж чувствовал, как рука заживает, потому что боль была почти невыносимой. Поддерживая руку, он поднялся и едва не упал снова — голова кружилась, земля уходила из-под ног.
Пришлось снова сесть, прислонившись спиной к могильному камню матери и сестры, и ждать, пока пройдет дурнота и окружающий мир перестанет вращаться. Под ласковыми лучами майского солнца, в окружении одних мертвецов, он глубоко дышал, сражаясь с болью и стараясь сосредоточиться на заживающей ране. Жжение утихло, и дурнота прошла.
Поднявшись, он бросил последний взгляд на могилу, повернулся и зашагал к выходу.
Он остановился у цветочного магазина и купил яркий весенний букет, чем вызвал любопытство стоявшей за прилавком Эми — кто эта счастливица? Пусть строит догадки. Гейдж не стал объяснять — да и с какой стати? — что думает о матерях и цветах.
Это недостаток — на его взгляд, один из многих — маленьких городков. Каждый хочет знать обо всех или делает вид, что знает. А если информации недостаточно, они ее выдумывают, называя истинной правдой.
В Холлоу любили посудачить о Гейдже. Бедный ребенок, плохой мальчик, источник неприятностей, плохие новости, скатертью дорога. Наверное, это ранило его, причем особенно глубоко, когда он был моложе. Но у него имелось средство против таких ран. Кэл и Фокс. Его семья.
Мать умерла, причем уже давно. Именно это он сегодня окончательно осознал, размышлял Гейдж, выезжая из города. И обязан сделать то, что уже давно собирался.
Конечно, ее может не оказаться дома. Франни Хоукинс не ходила на службу. Ее работой был дом, а также многочисленные комитеты, которые она возглавляла или в деятельности которых участвовала. Назовите любой комитет или благотворительное общество в Холлоу, и мать Кэла, скорее всего, будет числиться среди его членов.
Гейдж остановился позади чистой и аккуратной машины — она принадлежала Франни — на аккуратной подъездной дорожке к дому, где, сколько себя помнил Гейдж, жили Хоукинсы. Аккуратная женщина, хозяйка дома, стояла на коленях посреди квадрата ярко-розовой пены, засаживая цветами — наверное, это были петуньи — края и без того потрясающего палисадника.
Светлые блестящие волосы выбивались из-под широкополой соломенной шляпы, на руках прочные коричневые перчатки. Вероятно, темно-синие брюки и розовую футболку она считает рабочей одеждой, подумал Гейдж. Услышав звук подъезжающей машины, Франни повернула свою хорошенькую головку и улыбнулась.
Гейдж не переставал этому удивляться. Она всегда от души улыбалась, когда видела его. Франни стянула перчатки.
—Какой приятный сюрприз. Замечательные цветы — такие же, как ты.
—В Ньюкасл
[1]
со своим углем.
Она погладила его по щеке, взяла букет.
—Цветов не бывает много. Пойдем, поставлю их в воду.
—Я вам помешал.
—Работа в саду всегда найдется. Я все время там копошусь.
Гейдж знал: в доме тоже. Она меняла обивку, шила шторы, красила, вечно что-то переставляла. Но, как бы дом ни менялся, он всегда оставался теплым и гостеприимным.
Франни отвела его на кухню, а затем в помещение для стирки, где у нее — нужно знать Франни Хоукинс — имелась специальная раковина для составления букетов.
—Поставлю букет в высокую вазу и приготовлю нам что-нибудь холодное.
—Я не хочу вас отвлекать.
—Гейдж. — Отмахнувшись от его протестов, она взяла вазу. — Иди во двор. В такую погоду нечего делать в доме. Я принесу чай со льдом.
Гейдж не стал спорить — в основном потому, что хотел сосредоточиться на том, что именно он собирается сказать Франни, и раздумывал, как это сделать. Она хорошо потрудилась и на заднем дворе. Растения всех мыслимых форм и расцветок выглядели совершенными и в то же время абсолютно естественными. Гейдж знал, сам видел, что каждый год она рисует чертежи клумб.
В отличие от матери Фокса, Франни Хоукинс не допускала посторонних к прополке. Она никому не доверяла — считала, что вместо вьюнка они выдернут петунью или что-то еще. Однако за все эти годы Гейдж перетаскал на клумбы изрядное количество перегноя и камней. Наверное, этот сад, словно сошедший с обложки журнала, в какой-то степени он может считать своим.
На крыльце появилась Франни. Она несла чай со льдом и веточками мяты в кувшине из толстого зеленого стекла, высокие стаканы того же цвета и тарелку с печеньем. Они устроились в тени за столиком, в окружении стриженой травы и цветов.
—Я всегда вспоминаю ваш двор, — сказал Гейдж. — Ферма Фокса похожа на игру «Мир приключений», а тут...
—Что? — Она рассмеялась. — Пунктик матери Кэла?
—Нет. Нечто среднее между волшебной сказкой и святилищем.
Улыбка Франни стала нежной и задумчивой.
—Как ты красиво выразился.
Теперь Гейдж знал, что скажет.
—Вы всегда меня принимали. Я думал об этом сегодня. Вы и мать Фокса. Всегда меня принимали, ни разу не отвергли.
—Ради всего святого, с чего бы это?
Гейдж посмотрел прямо в ее голубые глаза.
—Мой отец был пьяницей, а я источником неприятностей.
—Гейдж.
—Если Кэл или Фокс попадали в какую-нибудь передрягу, то зачинщиком почти всегда оказывался я.
—Думаю, они тебя втягивали в свои проказы с тем же успехом.
—Вы с Джимом позаботились о том, чтобы у меня была крыша над головой, и всегда повторяли, что ваш дом может стать моим, если понадобится. Вы держали моего отца в боулинг-центре, даже когда его нужно было выгнать, и делали это ради меня. Но ни разу не дали почувствовать, что это милостыня. И вы, и родители Фокса всегда следили, чтобы у меня были одежда, обувь и работа, чтобы я мог заработать карманные деньги. И я ни разу не почувствовал, что вы делаете это из жалости к бедному ребенку Тернера.
—Я никогда не считала тебя «бедным ребенком Тернера» — и Джо Барри тоже, можешь не сомневаться. Для меня ты был и остаешься другом моего сына. Твоя мать была моей подругой, Гейдж.
—Знаю. И все же вы могли отвадить Кэла от меня. Многие так и поступили. Ведь именно мне в голову пришла идея отправиться в лес той ночью.
Взгляд, которым Франни посмотрела на него, был взглядом матери.
—А остальные двое не имели к этому никакого отношения?
—Имели, конечно, но идея была моей. Наверное, вы поняли это еще двадцать лет назад. Но не захлопнули передо мной дверь.
—В том, что случилось, твоей вины нет. Я не знаю, чем вы теперь занимаетесь, все шестеро, что вы обнаружили, что собираетесь делать. Кэл мне почти ничего не рассказывает. Я и не настаиваю. Но я знаю достаточно, чтобы убедиться: в том, что случилось у Языческого камня, когда вы были мальчишками, твоей вины нет. И еще я знаю, что без вас троих, без всего, что вы сделали, без того, как рисковали собой, я не сидела бы в своем дворе в этот ясный майский день. Без вас, Гейдж, не было бы Хоукинс Холлоу. Без тебя, Кэла и Фокса город был бы мертв.
