– Плохо-то быть не должно, – спокойно ответила ей Наталья Васильевна. – Да только и хорошо пока что не получается.
– Ну, по вам-то этого не скажешь! – демонстративно обвела взглядом квартиру Лена.
– Мне уж под пятьдесят, к твоему сведению, – зыркнула ей в ответ жена командира. – Но и тебе тогда позволь кое-что сказать…
Лена сидела мрачная, насупленная, а Наталья, в свою очередь, окинув ее придирчивым взглядом, продолжила:
– Посмотри-ка, красавица, лучше на себя! Чего ты приехала сюда? Валерия искать? А если б он тебя увидел – драная кошка! Глаза не накрашены, одета кое-как, разве такая должна быть жена офицера?
Лена растерялась:
– Да я две ночи уже не спала!
– А я разве спала? – удивилась Наталья. – Муж домой приходил ночью часа на два, его и накормить надо, и спать уложить… А уж к приходу его и вообще нужно выглядеть по высшему разряду, чтобы поддержать, так сказать, боевой дух! Осуществить, так сказать, моральную поддержку!
Лена даже не могла понять, шутит Наталья или нет.
– Делать прическу, когда наши самолеты сбивают?
– Именно тогда и делать! – назидательно сказала ей собеседница. – Вид бегущего полковника вселяет панику только среди подчиненных. А вид собирающей чемоданы его растрепанной жены наводит ужас на все население городка.
Лена фыркнула:
– Какой-то у вас извращенный юмор.
Женщина вздохнула:
– Какой уж есть. – Подумала еще, что-то подсчитала в уме. – Понятно, девочка. Ты – светлое дитя перестройки. Новая страна, новое мышление. Только вот жених-то у тебя… Его не переделаешь уже. Пятнадцать лет разницы – целая жизнь.
– Та, в которой главный лозунг – «не можешь, заставим»? – вдруг вспомнила Лена.
– Да нет, – ответила ей жена командира. – «Сам пропадай, а товарища – выручай!»
– Вот ваш муж Валерия-то и выручил, – сказала ей Лена. – Заодно и квартиру сэкономил. – Она поднялась и пошла к выходу. – Спасибо за чай. Когда мне можно позвонить, чтобы узнать, когда Валерий вернется?
«Смелая девчонка, нахальная, но глупая, жизни не знает», – подумала про Лену жена командира.
– Когда вернется, сам позвонит! – ответила она ей из-за стола. Потом тяжело поднялась и вышла за Леной в коридор. – Я на тебя не сержусь. А ты попусту жениху своему не трезвонь. Мобильник у него сейчас выключен – не ровен час, еще кто-нибудь по твоей связи на него выйдет. Беда тогда будет. Мобильники-то ведь не только у нас есть, у грузин – тоже. – Она еще помолчала: – Никто не знает, когда он в воздухе, когда на земле. Они воюют, а наше дело – ждать.
– У вас дети есть? – неизвестно зачем спросила Лена.
– А как же! – ответила женщина. – Сын от первого мужа и дочка вот, от второго.
– А из-за чего вы с первым мужем развелись? – придирчиво поинтересовалась Лена.
Женщина посмотрела на нее, будто оценивая, говорить или не говорить.
– Он в Чеченскую войну летал. – Глаза ее сузились от этого воспоминания. – Пятнадцать лет назад. А командир мой теперешний должен был его самолет в воздухе прикрывать. Но его тогда в другое место почему-то отправили. – Лена постояла еще немного у самой двери, но больше ничего не сказала. Так они и расстались. Молча. Она вышла из подъезда, села в автобус и поехала домой. На душе ее было отвратительно, неспокойно.
«ОН еще у нас дома был, а уже знал, что туда поедет», – думала она о Валерии, и эта мысль ее и сердила, и угнетала.
Так нечестно! Нечестно и гадко. По отношению и ко мне, и к Димке, и даже к маме. За окном автобуса проносились застроенные дачами поля и разбегались дороги. Отдуваться за политиков, за банкиров, за чужие амбиции, за чужие приоритеты! И это нас ожидает всю жизнь? И это надо расценивать как счастье? Она подумала о Валли. Неужели и там точно так же? Нет, теперь она знала точно. Она больше не хотела в этом жить.
Она должна сделать все, чтобы Валерий ушел из армии.
* * *
Газетами, в которых были напечатаны фотографии из Осетии, был заполнен весь Париж. Мари почему-то сразу подумала, что Валерий должен быть там. И хотя она прекрасно осознавала, что ее эта ситуация в принципе никак не должна касаться, она места себе не находила от беспокойства. Позвонить Лене в Москву казалось Маше неприличным. Другие ее родственники вряд ли могли что-нибудь знать, да и узнавать что-либо у них, минуя Лену, было бы еще хуже. Она позвонила Сержу Валли – его номер телефона был у нее на всякий случай. Валерий дал его в тот день, когда они ездили на авиашоу.
Серж Валли ничего не знал. Он отдыхал с женой и детьми в Испании и слово «Осетия» выговорил с трудом с третьего раза. Но он, по крайней мере, пообещал, что, вернувшись в Париж, наведет справки.
– Когда вы вернетесь? – спросила Мари.
– Через неделю.
– Спасибо. – Она отключилась и подумала, что счет идет на часы, если не на минуты, и за неделю ожидания она может сойти с ума.
В Париже было спокойно. Многие предпочли Парижу Пекин, где сейчас проходили Олимпийские игры, и сюда приехали только самые больные этим городом люди. У самих парижан в это время традиционно были отпуска. Многие учреждения закрывались. Нагрузки на работе у Мари в эти дни было поменьше, чем в другие годы, когда в августе она работала практически без выходных. Сейчас она могла позволить себе воскресенье поваляться дома. Но валяться не получалось. Неизвестность и беспокойство согнали ее с постели и заставили включить телевизор. Президент Саркози метался между Тбилиси и Парижем, выполняя свою миротворческую миссию. Мари с сарказмом подумала, что ему был бы очень к лицу голубой берет и госпоже Бруни стоило бы подумать о том, чтобы почаще повязывать мужу гастук небесного оттенка. Русского президента не показывали вообще. Показывали плачущих людей, которые кричали в камеру что-то совсем неудобоваримое для французов, показывали разбомбленные дома и обломки российских самолетов. При виде этих непонятных обгоревших кусков металла у Мари сжималось сердце.
– Боже, спаси его! – шептала она, и Лулу при этих словах беспокойно поднимала голову и внимательно смотрела на хозяйку.
Из Франции вообще было неясно, какая из Осетий Южная, а какая Северная. Мари влезла в Интернет, но то, что она там нашла, еще больше смутило и расстроило ее.
Лулу нужно было сводить к парикмахеру, но и к парикмахеру они не пошли. После полуденных новостей, в которых не было показано ничего нового, Мари все-таки отошла от экрана.
Об Осетии передавал только один канал, остальные не хотели портить французам воскресенье. К тому же все внимание было посвящено соревнованиям олимпийцев. Маша не выдержала: заперла Лулу и поехала на бульвар Сен-Мишель в букинистические лавки. Там она тоже не нашла ничего об Осетии и в страшном беспокойстве вернулась домой. Еще из-за двери она услышала гавканье – это Лулу разорялась на невыключенный по забывчивости телевизор. По нему как раз выступал какой-то политический деятель из гомосексуалистов. Лулу, видимо, испытывала к нему генетическую неприязнь старой девы. Ничего не добившись, Мари отправилась спать. В понедельник и вторник было все то же.
