Каро провела сестру через парадную столовую. За стеклами массивного дубового буфета поблескивал бабушкин серебряный чайный сервиз. В гостиной стены были выкрашены «под мрамор», на дубовом паркете по обе стороны от парчового дивана стояли два кресла с высокими спинками, обитые элегантным шелком цвета бренди. Посередине лежал старинный китайский ковер. На двух одинаковых позолоченных столиках розового дерева красовались две одинаковые лампы с хрустальными абажурами.
— Где же дети?
Кэролайн приложила палец к губам:
— Ш-ш-ш, не разбуди их.
— Можно, я тихонько поднимусь наверх и…
— Не стоит. Ты их увидишь, когда они проснутся.
Руби показалось, что за безупречным фасадом улыбающегося лица Кэролайн что-то мелькнуло, но быстро исчезло, не оставив следа. Она почувствовала себя немного неуютно. У Кэролайн всегда все в порядке, она самый уравновешенный, самый выдержанный человек из всех, кого Руби знала. Даже в то ужасное лето Каро оставалась невозмутимой, мирилась с тем, с чем Руби никогда бы не примирилась, улыбалась, готова была все забыть и жить дальше. Но сейчас — в это просто не верилось — Кэролайн выглядела несчастной.
— С тобой что-то происходит, — сказала Руби. — В чем дело?
Кэролайн присела на краешек стула, как птичка на жердочку, и сцепила безукоризненно ухоженные пальцы так крепко, что побелела кожа. На безмятежном лице появилась улыбка Джулии Роберте.
— Право же, ничего не случилось. Дети немного расшалились, вот и все. Это пустяки.
Руби не могла понять, но интуитивно чувствовала, что что-то неладно. И вдруг ее осенило.
— У тебя роман!
На этот раз Руби не дала себя обмануть. Улыбка Кэролайн получилась явно неискренней, и это свидетельствовало о том, что и предыдущие были фальшивыми.
— После рождения Фреда, я скорее дам себе молотком по голове, чем займусь сексом.
— Возможно, в этом твоя проблема. Я стараюсь заниматься сексом как минимум два раза в неделю — иногда даже не одна, а с кем-то.
Каро рассмеялась:
— Ах, Руби… Боже, как же я по тебе скучала!
— Она снова стала похожей на себя.
— Я тоже по тебе скучала.
Каро села как следует и откинулась на спинку.
— Ну, рассказывай, из-за чего ты примчалась?
— Почему ты думаешь, что я мчалась?
Каро выразительно посмотрела на нее:
— Милый наряд. Столько черного сразу я не видела с тех пор, как Дженни наряжалась на Хэллоуин лакричным леденцом.
— Хорошая мысль.
Обе знали, что Руби обычно одевается в пику Кэролайн, так им обеим было легче.
— Так в чем дело? Ты привязала мать к инвалидному креслу и с воплями убежала из дома? — Кэролайн улыбнулась собственной мрачноватой шутке. — Или, может, бросила ее возле дороги в нескольких милях отсюда и теперь она голосует, чтобы ее подвезли? Руби даже не улыбнулась.
— Сегодня утром я была у папы.
— Вот как?
Руби не знала, как облечь то, что она узнала, в более или менее пристойные слова, поэтому просто сказала:
— Когда Нора ушла, у отца был роман на стороне.
Кэролайн выпрямилась:
— Ах это…
— Так ты знала?
— Об этом знал весь остров.
— Кроме меня.
В улыбке Кэролайн сквозила нежность.
— Ты не хотела знать.
Руби с трудом нашла в себе силы продолжить.
— Каро, она оказалась не такой, какой я ее считала. Мы живем с ней в одном доме, и я начинаю узнавать ее ближе, хочу я этого или нет. Мы… мы разговариваем.
— Ты начинаешь ее узнавать?
В глазах Кэролайн что-то промелькнуло. Будь это не сестра, а кто-то другой, Руби подумала бы, что зависть. Внезапно Каро встала и вышла из комнаты. Через несколько минут она вернулась с двумя стаканами вина и пачкой сигарет.
Руби расхохоталась:
— Сигареты? Ты шутишь? Сигарета и ты — все равно что…
— Не надо острить, прошу тебя.
Кэролайн открыла стеклянные двери, они с Руби вышли и сели за столик под широким зонтом. Лужайка для гольфа, начинаясь за домом, спускалась в долину и поднималась с другой стороны, упираясь в ряд домов, поразительно похожих на этот. Кэролайн достала из пачки сигарету и закурила. Руби последовала ее примеру. Она не курила много лет, и давно забытое ощущение показалось ей довольно забавным.
Сестра затянулась, выдохнула дым и посмотрела вдаль. Облачко дыма окутало ее лицо.
— Я много лет общаюсь с мамой, время от времени встречаюсь с ней за ленчем, звоню по утрам в воскресенье, веду себя, как подобает дочери, и при этом мы остаемся друг для друга вежливыми незнакомками. А ты… — она посмотрела на Руби, прищурившись, — именно ты ведешь с ней беседы, хотя обращалась с ней как с прокаженной.
Повисло неловкое молчание. Руби не знала, как его нарушить.
— Мы застряли в одном доме.
— Дело не в этом. — Кэролайн снова затянулась, медленно выдохнула дым и уставилась на траву. — Какая она?
— Самое неприятное, что она умнее меня. Все время заставляет меня вспоминать, какой была раньше, какими были мы. Знаешь, это больно. Сегодня утром, переправляясь на пароме, еще до того, как отец меня огорошил, я вспоминала наши поездки на окружную ярмарку. Как мы разговаривали по дороге, ели сладкую вату, бросали монетки на уродливые китайские блюда, и я… мне ее не хватало.
— Мне знакомо это чувство.
Руби заметила, что у сестры дрожат руки.
— Ты ее простила? Я имею в виду, простила по-настоящему?
Каро подняла голову:
— Я пыталась все забыть, и мне почти удалось. У меня такое чувство, будто это произошло не с нашей семьей, а с какими-то другими людьми.
— Значит, ты простила ее ничуть не больше, чем я. Просто ведешь себя тактичнее.
Кэролайн попыталась улыбнуться, но глаза смотрели безрадостно, и это тревожило.
— Руби, твоя честность — дар Божий, даже если она причиняет людям боль. Ты… понимаешь, ты — настоящая. А я, похоже, не могу…
Из открытого окна дома донесся визг. Руби вскочила:
— О Господи! Кого-нибудь убили?
Кэролайн поникла, как сдувшийся шарик, плечи опустились, с лица словно сбежали все краски.
— Принцесса проснулась.
Руби шагнула к сестре:
— Каро, ты в порядке?
Улыбка Кэролайн была слишком мимолетной, чтобы считаться настоящей. Руби поняла, что сестра снова притворяется. Она встала и пошла в дом, напряженная спина, казалось, не гнется. Руби последовала за ней.
