Только на этот раз, похоже, Фрэнсису повезло больше, чем ему. Не исключено, что именно он спал этой ночью с Мадлен, ласкал ее нежную грудь и целовал ее полные губы.
От этих мыслей Энджел содрогнулся.
Его душил гнев, мучила ревность. Он даже думать не мог спокойно о том, что Мадлен досталась Фрэнсису.
– Черт побери... – прошептал он. Ему хотелось произнести какую-нибудь подходящую к случаю молитву, но он понимал, что уже слишком поздно молиться. Впрочем, молитвы произносить всегда поздно...
Глава 8
Мадлен сидела на самом краешке кушетки, прижав босые ноги друг к дружке и спрятав меж колен озябшие ладони. Было субботнее утро, и она специально поднялась пораньше, чтобы приготовить вкусный завтрак. На ней был надет свитер, под которым была еще майка, слишком большая для Мадлен. В такой одежде она выглядела очень по-домашнему.
Мадлен нервничала и боялась.
«Обещаю, что я свяжусь с твоим отцом...»
Внезапно она услышала, как в туалете зашумела вода, и, вскочив с места, бросилась на кухню. Там она деловито принялась нарезать ломтиками морковь. И, только нарезав уже третью морковину, она сообразила, что делает совсем не то, что нужно.
Она отложила нож в сторону и уставилась на закрытую дверь. Волнение ее все усиливалось. Что, если ей не удастся достаточно ловко солгать, солгать во спасение собственной дочери?!
Дверь ванной резко распахнулась, и на пороге появилась Лина. На ней был плотно облегающий тело свитер и брюки с пузырями на коленях, в которых запросто уместились бы два-три игрока в рэгби.
– Привет, мам, – сказала Лина и ногой захлопнула дверь кухни. Держа в руке свой школьный рюкзачок, Лина прошла через холл в гостиную. – Пойду прогуляюсь.
У Мадлен пересохло в горле.
– Постой, сначала нужно съесть что-нибудь. Лина остановилась как вкопанная.
– Да ты никак готовишь?!
– Ну... в общем, да. Решила сделать яичницу с ветчиной и тосты.
– Небось с индюшачьей ветчиной?
– Ты когда-то с удовольствием ела ветчину из индейки. Лина с видом крайнего потрясения закатила глаза к потолку.
– Вспомнила! Я ведь тогда была еще ребенком, мам! Никакой разницы не понимала.
– Ну... тогда можешь поесть тостов.
Лина швырнула свой рюкзачок на софу и пожала плечами.
– Ну, не знаю... – И она направилась в свою комнату. Мадлен хотела уже облегченно вздохнуть (слава Богу! кажется, пронесло...), однако не тут-то было. Лина отличалась особенным коварством, которое немало напортило в отношениях между матерью и дочерью.
«Правила поведения... Она нормально реагирует, если ее наказывают...»
– Я хочу, чтобы ты накрыла на стол, – крикнула Мадлен вслед уходящей дочери.
Лина медленно обернулась.
– Ты хочешь, чтобы я – что? Мадлен облизнула губы.
– Чтобы ты накрыла на стол.
Лина внимательно посмотрела на мать. Затем, сунув руки в безразмерные карманы штанов, подошла к Мадлен.
– Мам...
Мадлен заставила себя сделать неприступное лицо.
– Что?
– Мы что, переехали в Степфорд? Мадлен рассмеялась.
– Давай-давай, садись.
Лина даже не шевельнулась: так и стояла, продолжая смотреть на мать. Наконец Мадлен не выдержала и нахмурилась. Конечно, это было ошибкой с ее стороны, подумать, что субботнее утро и совместный завтрак способны за час наладить отношения между нею и Линой. Отношения, в которых что-то разладилось уже давно.
– Ты вчера позвонила моему папе?!
Вот он. Тот самый вопрос, которого Мадлен так отчаянно хотела избежать. И задан он был так, что уйти от ответа было невозможно.
– Отцу, – с нажимом произнесла Мадлен. – Он твой отец. А папа – это совсем другое.
– Это не важно. Так позвонила или нет?
Мадлен не выдержала, опустила глаза и принялась рассматривать морковку и дольки апельсина, лежавшие на кафеле кухонного стола.
– Мама?
Мадлен заставила себя взглянуть в глаза дочери, смотревшие на нее с подозрением.
– Что?
– Ты ему позвонила?
– Позвонила ли я ему?
Лина нервно закусила нижнюю губу.
– Только не превращай разговор в балаган, умоляю тебя. – Голос ее сорвался, и на мгновение Мадлен увидела другое выражение глаз Лины – полное душевной муки и отчаяния.
Дело было не в том, «кто он», а скорее в желании Лины понять, кто она сама.
Она отложила нож, который рассеянно вертела в руках, обошла угол стола и внимательно посмотрела на Лину, затем коснулась ее руки. Лина взглянула сперва на руку матери, затем подняла глаза на мать.
У Мадлен в мгновение ока захватило дух от волнения. Они уже так давно не смотрели в глаза друг другу. Бывали месяцы, когда они избегали даже мельком взглянуть одна на другую.
В глазах Мадлен была немая просьба дать ей еще один шанс. Говорить она была просто не в силах.
– Значит, ты не говорила с ним, так? – спросила Лина строгим сухим тоном. – А почему?
Мадлен еще некоторое время смотрела дочери в глаза, затем почувствовала, что от стыда и вины ей трудно стало дышать.
– У меня был очень тяжелый день на работе. Новый пациент, он, знаешь, оказался таким...
Лина согнулась, закрыв лицо руками, и принялась хохотать. Или, может, это был не смех, а рыдания? Мадлен не могла этого определить, пока дочь не повернулась к ней лицом. Тогда мать увидела, что дочь смеется, хотя в глазах у нее стоят слезы.
– О драгоценнейшая мамуля! Ты была, оказывается, слишком занята и потому не смогла позвонить моему папе. – Взяв рюкзачок, Лина перебросила его через плечо. Шмыгнув громко носом, она направилась к выходу, но у дверей задержалась и, обернувшись, окинула Мадлен долгим обиженным взглядом. – Не знаю даже, как это мне взбрело в голову, что тебе можно верить.
И она выбежала из дома.
Фрэнсис откинулся на спинку стула, прикрыл глаза. Вскоре его ждала встреча с Илией Фиорелли, однако сейчас он не желал думать об этом. И потому сидел, слушая «Фантом оперы».
Музыка заполняла комнату, звуки пульсировали, выстраивались в сложный рисунок – затем настала тишина. После паузы началась следующая композиция. «Музыка ночи».
Он вздохнул, переполняемый предчувствиями. Мелодия начиналась неторопливо, искусно обволакивая слушателя, втягивая его в свой особенный призрачный мир. В царство одиночества, наполненное сердечной болью, страстью и безответной любовью.
