Руки у него так тряслись, что он несколько секунд никак не мог сосредоточить взгляд на изображении. Закрыв глаза, Энджел постарался дышать размеренно, чтобы хоть как-то успокоить свое бешено бьющееся сердце. Затем он открыл глаза.
С фотографии на Энджела смотрела девушка, более похожая на его собственное отражение в зеркале.
Его дочь. Господи Боже, его родная дочь...
Она была совсем юной, четырнадцать – от силы пятнадцать лет. Глубокие голубые глаза, шапка густых черных волос. Улыбка казалась очень знакомой – широкой, открытой, завораживающей. Одета она была почему-то в мужской смокинг, из-под которого выглядывала футболка. В каждом ухе торчало по четыре черных кольца-серьги. И вообще, глядя на фотографию, Энджел подумал, что давно знаком с этой девочкой.
Он никак не мог расстаться с фотографией. Держа ее, незаметно поглаживал глянцевую поверхность, как будто стараясь лучше узнать девушку, изображенную на ней. Его дочь.
Внезапно слово «дочь» из простого и отвлеченного сделалось частью его самого: он даже немного боялся этой девочки. Раздражение, злость – все эти чувства исчезли, уступив место чувству сожаления. Конечно, Мадлен ничего не сказала ему о девочке – но как она могла бы это сделать? Разве у нее был выбор?!
– Прости меня, – прошептал Энджел. – Я, конечно, не имею права...
– Да, – твердо произнесла она. – Именно так.
– Я просто подумал... – Он понял, что не в силах больше ничего сказать.
Мадлен поняла и кивнула.
– Знаю. Ты же был уверен, что я сделала аборт. Мой папочка все никак не мог этого дождаться, чтобы сообщить мне о том, как ты отреагируешь.
– Расскажи, как все случилось.
Она закрыла рот ладонью и некоторое время сидела неподвижно, молча что-то обдумывая. Энджел видел, как слезы выступили у нее на глазах. Он понимал, как ей сейчас больно вспоминать все, что было. Энджелу очень хотелось прикоснуться к ней, сказать, что он все понимает, но он не мог этого сделать. Ведь в действительности он ничего не понимал.
– Это ведь случилось так давно, – сказала наконец Мадлен. – После того как ты уехал, с Алексом чуть удар не сделался. – Она грустно улыбнулась. – «Ты не посмеешь оставить ребенка от этой грязной дряни» – вот что он орал мне в лицо, – сказала Мадлен, очень похоже изобразив интонации Алекса. – Он запер меня на три дня в комнате. Я все ждала, что ты вернешься... – Она встретилась взглядом с Энджелом, и от этого взгляда у него в душе все перевернулось. Затем Мадлен взяла себя в руки и улыбнулась; так вести себя приучила ее работа в клинике. – Когда я увидела «харлей», я поняла, что именно произошло между тобой и моим отцом, что именно ты сделал.
– Мэд...
Она рассеянно провела рукой по лбу, не глядя на Энджела.
– Алекс заявил, что я должна сделать аборт; ничто не должно было напоминать о моем бесчестии. – Она с трудом вдохнула. – Я согласилась. Да и что я еще могла сделать?! Мне ведь было совершенно некуда пойти.
Тяжело дыша, Мадлен рассматривала свои руки.
– Я села в лимузин и сказала шоферу, чтобы он отвез меня к врачу, с которым Алекс заранее обо всем договорился. Я ведь и вправду намеревалась сделать то, чего он от меня требовал. Решила: пусть будет так, как он хочет. – Мадлен покачала головой. – Мне тогда было на все наплевать.
Сгорбившись на стуле, она долгое время молчала. Затем медленно выпрямила спину и подняла голову. Энджел видел, что Мадлен борется со своими чувствами, борется, как учил ее некогда Алекс.
Через минуту она продолжила, причем голос ее стал почти совсем спокойным и ровным.
– Все изменилось, как только я оказалась в той клинике. – Она нервно передернула плечами и посмотрела долгим взглядом на серую стену больничной палаты. – Холодное кирпичное здание... желтые диваны, на которых рядами сидели девицы вроде меня. Помню, когда я услышала свою фамилию, то даже подскочила от неожиданности. Вошла вместе с медсестрой в кабинет для осмотра, разделась. Напялила больничную одежду и улеглась на стол, покрытый бумажной простыней.
Она опять вздрогнула.
– Я не могла сделать это. Я смотрела, как сестра готовит какие-то инструменты, и думала о том, что они собираются сделать со мной, с моим ребенком. И поняла, что не способна на это.
Ее боль передалась вдруг и Энджелу.
– О Господи, Мэд... '
– Я оделась и потихоньку выскользнула оттуда. Лимузин все еще поджидал меня у поворота. Но я уже ясно осознавала, что назад – домой – мне дороги нет. Алекс совершенно точно дал мне это пднять. Я могла только подчиняться ему – великому Александру Хиллиарду, которому невозможно было угодить – тогда это означало, что мне надо сделать аборт. И я сделала единственное, что мне оставалось, – пошла к телефону-автомату и позвонила.
Энджел знал, о ком идет речь.
– Фрэнсису. – Произнеся его имя, Мадлен улыбнулась. – Надеюсь, ты помнишь его в те годы. Ему было восемнадцать лет. Застенчивый, книгочей. Он только начал учиться в семинарии, хотел стать священником. Когда я позвонила, он сразу же приехал за мной, чтобы помочь. И так помогал день за днем. Он спас нас обеих. – Мадлен сдержанно улыбнулась. – Не задавал никаких вопросов, вообще ничего не говорил, кроме «Привет, Мэдди!». Он устроил меня в дом для беременных малолеток, и там мне даже понравилось. У меня никогда не было подруг или друзей моего возраста, вообще, кроме тебя, у меня не было друзей, а там я очень многое узнала. Я получила раньше обычного свидетельство об окончании школы и поэтому уже в шестнадцать лет смогла поступить в колледж. Слава Богу, что мать оставила мне денег, на которые я могла жить. Я из сил выбивалась: старалась как можно скорее окончить медицинский колледж.
Энджел прикрыл глаза. Перед его глазами отчетливо вставал каждый эпизод из тех, о которых рассказала Мадлен. Он отлично представлял себе, как ей помогал Фрэнсис, оказавшийся щитом от житейских бурь. Он не то что Энджел, который никогда и пальцем не пошевельнул бы ради блага ближнего.
– Ее зовут Анжелина Франческа Хиллиард. Я называю ее просто Лина.
«Я называю ее Лина». Внезапно она стала из плоти и крови – эта девушка на фотографии, лицом так напоминающая Энджела. Настоящая его дочь, живой человек. И она наверняка ждет чего-то от своего отца. Может быть, даже многого.
Его охватила паника.
– Черт побери, она знает хоть что-нибудь обо мне?
– Нет.
Энджел облегченно вздохнул.
– Слава Богу.
Мадлен внезапно испуганно на него посмотрела.
– Но ты же говорил, что мечтал о мальчике...
– Мечты... – со скукой в голосе произнес Энджел, глядя в потолок. Он чувствовал, что опять его куда-то не туда несет, но остановиться не мог. Да и не хотел. От слов Мадлен и собственного страха в душе его образовалась пустота. – Я сказал, что подумывал о ребенке, но... – Секунду он не мог продолжать из-за комка в горле. Но справился с собой и посмотрел на Мадлен. Он отчетливо видел в ее глазах боль, он хорошо понимал, что с ней сейчас делается и как он ее разочаровывает, но сделать ничего не мог. – Впрочем, что говорить об этом с умирающим человеком, Мэд. Наверно, я не мечтал, я скорее жалел себя, жалел о своей даром прожитой жизни. Притворялся, одним словом. Это все равно что принять католичество перед самой смертью. На всякий случай. Не верь пустым словам.
