– А враги у него были?
– Сколько хотите. Думаете, всем было приятно, когда он
называл вещи своими именами? Воров называл ворами, говорил о преступной
приватизации, об олигархах, которые воспользовались несовершенством законов. Он
вообще считал, что нужно пересмотреть итоги приватизации, когда за бесценок
продавались самые крупные предприятия. Его за это многие не любили. Одному
нефтяному магнату Глушков прямо так и сказал на одном из приемов: «Тебя на
нефть посадили, вот ты и считаешь себя самым умным. Только потому, что вовремя
успел подсуетиться. Тебе еще компанию сохранить нужно и доказывать, что ты
действительно умный человек». Представляете?
– Он был богатый человек?
Туманян нахмурился, почесал лысину.
– Не бедный, конечно, – рассудительно сказал Борис
Арсенович. – Столько лет академиком был, на должностях разных. В начале
девяностых, когда из правительства первый раз ушел, он создал компанию, которая
советы давала иностранцам, как свой бизнес в России вести. Тогда ему за эти
консультации хорошо платили. Только он и тогда ничем не злоупотреблял. Интересы
страны всегда ставил выше личных. Никогда не работал с клиентами, которые
готовы были заплатить любые деньги, чтобы обойти наши законы. Таких он сразу
выставлял за дверь.
Потапов взглянул на Дронго, как бы говоря, что они напрасно
теряют время.
– Его секретарша на работе? – задал Дронго последний вопрос.
– Нет, она поехала к его вдове. Зоя Павловна работала с
Глушковым все последние пятнадцать лет. Она была его правой рукой. Вчера мы
даже вызывали «Скорую помощь»: ей стало плохо, когда она узнала о неожиданной
смерти Федора Григорьевича… Вообще-то у нас разные слухи ходят со вчерашнего
дня. Некоторые даже глупости разные говорят, но я все это решительно пресекаю.
Не таким человеком был Глушков, чтобы в грязи испачкаться. Кремень был, мужик
настоящий. Теперь таких мало.
Потапов еще раз посмотрел на Дронго.
– Спасибо, – сказал тот, поднимаясь со стула, – вы нам очень
помогли. Когда похороны?
– В понедельник, в четыре часа. А с двенадцати будет
прощание. Говорят, сам президент обещал приехать. Ну и наши академики, конечно,
все придут. Савицкого для того и вызвали, чтобы все нормально подготовить. Я не
знаю, что с нами будет. Институт держался исключительно на авторитете Федора
Григорьевича, – в голосе Туманяна впервые прозвучала растерянность.
– До свидания, – протянул ему руку Дронго.
Когда они вышли из кабинета, Потапов недовольно заметил:
– Я вам говорил, что не стоило приезжать. Теперь можно ехать
на дачу, уже третий час.
– Нет, – возразил Дронго, – мы поедем к Веронике Андреевне.
– Сейчас там столпотворение! – рассердился Потапов. – Вы
хоть понимаете, что говорите?
– Поехали, – не стал ничего объяснять Дронго. – У меня
появились первые догадки, как был убит Глушков.
Глава 6
У подъезда дома на Кутузовском проспекте, где жил академик
Глушков, толпились люди. Утром сообщение о его смерти повторили, и к дому
начали подтягиваться его бывшие коллеги. Приехал министр финансов, чтобы
выразить свои соболезнования вдове Федора Григорьевича. В доме ощутимо
чувствовалось два центра, делившие всех приехавших на две части. Большая часть
бывших учеников Глушкова, родственников и знакомых подходила выразить свое
соболезнование Алле, старшей дочери, прилетевшей на похороны отца из Швеции. Это
вызывало явное неудовольствие Вероники Андреевны. Меньшая часть приехавших
традиционно подходила к ней, как вдове покойного. Лишь очень немногие тактично
выражали соболезнование обеим женщинам.
Алла, крупная женщина с резкими, грубыми чертами лица, была
похожа и на отца, и на мать. Но если тяжелый подбородок и крупный нос были
достоинствами лица Федора Григорьевича, то у Аллы они обернулись недостатком.
Алла, одетая во все черное, принимала соболезнования в
кабинете отца, нисколько не сомневаясь, что является такой же хозяйкой траурной
церемонии, какой была и ее мачеха. Олег суетился где-то внизу, отвечая на
вопросы прибывающих. Он старательно уклонялся от темы внезапной смерти отца, но
слухи уже распространились по городу, и многие, выражая соболезнования,
испытующе вглядывались в лицо Олега Федоровича, пытаясь разгадать тайну смерти
его отца.
Вероника Андреевна большую часть времени находилась в
гостиной, лишь изредка уходя в спальню. Она замечала, как ведет себя падчерица,
и от этого ее мрачное настроение усугублялось. Отвечая на соболезнования
приехавших, она все время думала об Алле. Конечно, нужно будет передать детям
кое-что из личных вещей мужа. Возможно, его книги, если они, конечно, захотят
их взять. Естественно, не самые ценные, но кое-что из книг она могла бы им
отдать. Костюмы мужа, семейные фотографии, его папки с научными разработками –
все эти реликвии мог забрать сын покойного. Если Алле нужна будет какая-нибудь
безделушка, она охотно уступит ей любую понравившуюся вещь. Но квартира, мебель,
картины, среди которых были неплохие работы современных художников, все
ценности, оставшиеся после смерти Федора Григорьевича, и его деньги должны
перейти только ей.
Она помнила, как муж передал Алле почти все драгоценности
своей первой жены. Веронике Андреевне он объяснил причины своего поступка
нежеланием видеть на ком-нибудь, кроме дочери, эти кольца и серьги. Конечно,
Вероника Андреевна, только вошедшая в этот дом, не посмела возражать. Она тогда
еще не чувствовала себя здесь достаточно уверенно, поэтому молча проглотила
обиду, хотя считала разумным, если бы все это досталось ей. Но Федор
Григорьевич решил иначе. Вероника Андреевна не решилась возражать. Она
по-своему любила покойного мужа и хорошо к нему относилась, но ей все время
казалось, что детям он уделяет больше внимания, чем ей. Несмотря на все ее
попытки несколько сменить акценты и обратить внимание Глушкова на ее
собственную дочь, он не очень менялся. Хотя ее дочери он тоже помогал. И когда
она уезжала в Америку, и позже, когда осела там.
Вероника Андреевна нервно подумала, что многие сослуживцы
мужа ее не любят, считают наглой выскочкой, сумевшей ухватить одинокого вдовца.
Конечно, ей было приятно, что он был богат и известен. Это сыграло самую важную
роль в их отношениях. Подругам она говорила, что выбрала Федора Григорьевича не
из-за его известности и богатства, а из-за ума и характера, которые она сразу
оценила. В этих словах была лишь доля правды. Он действительно обладал и умом,
и характером, но, если бы они не преломлялись в известность и большие деньги,
он не был бы ей столь интересен, как не были интересны ей некоторые его
академические друзья, добившиеся больших успехов в своих областях, но с трудом
сводившие концы с концами. Особенно она не любила двух филологов, часто
приходивших к Глушкову. Литература и филология оказались неприбыльным и
бесперспективным занятием в новой России, и, естественно, это сказывалось на
доходах, а отсюда – на внешнем виде друзей Глушкова. Вероника Андреевна с
молчаливым возмущением наблюдала, как ее муж принимает этих оборванцев. Он
постоянно возил их обедать в известные рестораны и за все платил сам, что
вызывало растущее раздражение супруги. «Больше они здесь никогда не появятся, –
с какой-то тайной радостью подумала она. – И некому будет их кормить. Пусть
теперь ищут себе других спонсоров».
