– Я вошла в кабинет и увидела Федора Григорьевича. Он лежал
на полу рядом со столом. Одного взгляда было достаточно, чтобы все понять. Я
даже не стала к нему приближаться. Сама на себя удивляюсь, как я не закричала.
У меня был настоящий шок. Несколько минут я стояла и смотрела на труп. Затем
повернулась и осторожно пошла вниз, стараясь ни до чего не дотрагиваться.
Почему-то я испугалась Вероники Андреевны. Я подумала, что в смерти ее супруга
она станет обвинять именно меня. Я выбежала из дома и, выходя, ногой захлопнула
за собой дверь. Затем побежала к нашему дому, огибая дачу Глушковых. Навстречу
мне шел отец. Увидев его, я бросилась ему на шею. Кажется, что-то говорила, но
он ничего не понял…
Алина помолчала.
– Он привел меня домой и уложил в постель. Я была как в
бреду, что-то лепетала, но ничего путного сказать не могла…
– Я ничего не понял, – вмешался Абрам Моисеевич, решив, что
пора прийти на помощь дочери. – Если бы я сразу разобрался, что произошло
убийство, я бы вызвал милицию. Но я решил, что у Алины нервный срыв. Мы дали ей
снотворного, и она заснула. Ее так сильно трясло, что я даже думал вызвать
«Скорую». А утром, узнав о смерти Глушкова, мы все поняли. Она все время
твердила об убийстве, и я думал, что речь идет о нашей собаке.
– Какой собаке? – не понял Потапов.
– Полгода назад у нас погибла собака, – пояснил Перельман. –
Попала под колеса грузовика. Она была всеобщей любимицей. Особенно дружила с
Алиной и ее мальчиком. Все мы тогда очень переживали. У Алины был нервный срыв,
и мы подумали, что он повторился.
– Утром в Жуковке появились сотрудники прокуратуры и
милиции, – продолжала Алина. – Я все еще спала и не знала, что происходит в
поселке. А когда я проснулась, о случившемся знали уже все.
– Следователи пришли к нам, когда Алина спала, – пояснил
Перельман, – иначе мы не стали бы никого обманывать. Разумеется, мы ничего не
слышали, хотя я начал понимать, о чьей смерти все время твердила Алина. Когда
она проснулась, то обо всем нам рассказала. Я сразу хотел позвонить
следователю, но Клавдия меня отговорила. Никогда в жизни мне не было так плохо.
Мне казалось, что мы скрываем от следствия нужную информацию. Мы опасались, что
ничего не сможем сделать, а только подставим дочь. Она ничего не видела и не
слышала. Ее единственная вина состоит в том, что она увидела убитого Федора
Григорьевича, к которому относилась с большой симпатией, и испытала сильный
стресс. Наверное, и мы виноваты в том, что ничего не поняли.
– Никто вас не обвиняет, – сказал Дронго. – В вашей ситуации
мог оказаться любой.
– Я тебе говорил, Клавдия, что люди все поймут правильно, –
сказал Перельман. – Ты напрасно так переживала.
Его супруга промолчала.
– Что будет с Алиной? – спросила она наконец.
– Ничего, – ответил Потапов. – Наша задача – найти убийцу.
Вы можете нам рассказать подробно, что именно вы видели?
– Он лежал на полу, скорчившись, словно от боли. Но глаза
были открыты. И я сразу поняла, что он мертв, – Алина помолчала. – Всю жизнь
передо мной будет эта страшная картина… Я даже Алле не смогла рассказать…
– А не было ли там пистолета? – спросил Дронго. – Может
быть, он лежал рядом? Может, Глушков сам застрелился?
– Нет, – твердо ответила Алина, – пистолета рядом не было.
Но я поняла, что убийство произошло недавно. Я видела еще не высохшую кровь.
Ужасное зрелище…
– Вы никого не заметили в доме?
– Никого. Иначе бы я уж точно закричала. Я обошла все
комнаты. Если бы кто-то был, я бы увидела. Или хотя бы почувствовала.
– Вы знали, что Федор Григорьевич собирал редкие монеты?
– Конечно, знала. Он мне их показывал. Правда, очень давно.
Еще когда я была девочкой.
– У него не было на столе альбомов с монетами?
– Не помню. Но, если бы и были, я бы не обратила внимания.
– Может быть, вспомните?
– Нет. Никаких альбомов я не заметила.
Дронго взглянул на Потапова.
– У меня больше нет вопросов, – сказал он, поднимаясь. –
Только один совет. Не нужно так убиваться. Вы, Алина, не виноваты в том, что
случилось. На вашем месте мог оказаться любой…
– Но если бы я сразу подняла шум, возможно, убийцу успели бы
задержать.
– Это неизвестно, – возразил Дронго. – Вы думаете, это был
кто-то посторонний?
– Конечно. Его обокрали и убили…
– Не обязательно. Глушкова мог застрелить кто-то из тех, кто
живет в вашем поселке.
Алина вздрогнула. Посмотрела на отца, затем на мать.
Перевела растерянный взгляд на Дронго.
– Вы это серьезно? – спросила она. Голос у нее сорвался.
Глава 9
Дронго молчал. Он видел, как тяжело дается спокойствие всем
членам семьи, и понимал их состояние. Поэтому он не стал больше ничего уточнять
и поднялся со стула.
– Извините меня, – сказал он, – мне меньше всего хотелось
вас потревожить. Но иногда во время расследований приходится причинять невинным
людям боль. Простите еще раз.
Он пошел к выходу. Потапов, пробормотав слова извинений,
поспешил следом. Они вышли на улицу.
– Не понимаю, как у вас это получается, – сказал генерал. –
Почему они ничего не рассказывают следователям, а вам исповедуются, словно вы
отпустите им все грехи.
– Может, именно поэтому, – ответил Дронго, – вы же видели,
как я начал разговор. Я заметил, что они нервничают, и подумал, что нужно
намеренно выбить их из привычного равновесия. Затем появилась Алина. И здесь я
демонстрирую любезность, отдаю ей свой стул, пытаюсь выступить неким
посредником между раздраженной матерью и пытающейся все рассказать дочерью. Я
понял: Алина решила, что должна все рассказать. Оставалось только помочь ей.
– Только помочь, – пробормотал Потапов. – Мне иногда
кажется, что вы обладаете особым талантом. Умеете разговаривать с людьми.
– Пытаюсь, но, между прочим, не всегда получается… Сейчас
уже пять часов вечера. Может, Романовский приехал? Ведь сегодня суббота.
– Идемте к нему, – согласился Потапов, – но учтите:
Романовский – не академик Перельман. И ваша наступательная тактика здесь может
не сработать. К тому же в его доме два дня назад не было женщин. Был только он
с сыном, приехавшим из Австрии. Кстати, по нашим сведениям, младший Романовский
завтра ночью улетает обратно в Вену. Следователи с ним, конечно, поговорили, но
будет хорошо, если вы успеете его допросить. И учтите, что я не смогу
подтвердить ваш официальный статус Всеволоду Витальевичу. Академик Перельман
может не знать, чем отличается частный эксперт, нанятый службой охраны, от
следователя прокуратуры или оперативника ФСБ. А заместитель министра
иностранных дел наверняка знает. И вообще, чем больше мы увязаем в этом деле,
тем более сомнительной кажется мне наша авантюра. Похоже, мне нужно было
написать рапорт еще в пятницу.
