— Нет.
— Тогда кто же он?
— Затрудняюсь сказать.
— Итак, подмена, совершенная два месяца назад, налицо. Как вы это объясните?
— Этого быть не могло.
— Неужели?
Видя, что тут ничего не добьешься, председатель повернулся к обвиняемому и доверительным тоном спросил:
— Послушайте, обвиняемый, не могли бы вы объяснить мне, каким образом и с каких пор вы оказались во власти правосудия?
По-видимому, такое доброжелательное обращение рассеяло недоверие подсудимого, и до него что-то дошло. Бодрю попытался ответить. С трудом, благодаря умело и мягко проведенному допросу, он сумел составить вместе несколько фраз, из которых явствовало следующее. Два месяца назад его забрали в участок. Он провел там ночь и утро. Поскольку у арестованного не нашли ничего, кроме семидесяти пяти сантимов, его отпустили. Но в тот момент, когда он пересекал двор, двое охранников скрутили ему руки и посадили в тюремный фургон. С тех пор он находился в 24-й камере, где было не так уж и плохо… кормят хорошо… можно выспаться… Поэтому он не протестовал…
Все это было похоже на правду. Голос председателя, отложившего разбирательство до следующего заседания в связи с необходимостью дополнительного расследования, утонул в дружном хохоте взбудораженной до предела публики.
Расследование тут же подтвердило этот факт, занесенный в тюремную книгу: восемь недель назад некий Бодрю Дезире провел ночь в полицейском участке. Освобожденный на следующий день, он покинул свою камеру в два часа пополудни. Но именно в этот день, в два часа Арсен Люпен, которого допрашивали в последний раз, вышел из кабинета следователя, чтобы вернуться в Санте в тюремном фургоне.
Быть может, охранники совершили ошибку? Уж не сами ли они поменяли узника на этого человека, обманувшись сходством, или просто отвлеклись на минуту? Поистине это было бы такой халатностью, в которой трудно заподозрить охранников, учитывая их послужной список.
Была ли заранее подготовлена операция? Помимо того, что само место действия превращало ее в почти невыполнимое предприятие, обязательным условием успеха должно было бы быть сообщничество Бодрю, устроившего свой арест с единственной целью: занять место Арсена Люпена. Но тогда каким чудом подобный план, построенный исключительно на ряде неправдоподобно удачных совпадений, случайных встреч и фантастических ошибок, смог осуществиться?
Дезире Бодрю проверили через антропометрическую службу: карточек, содержащих данные о нем, не оказалось. Впрочем, следы этого человека были обнаружены легко. В Курбевуа, Аньере, Леваллуа он был известен. Жил на подаяние, а спал в одной из лачуг старьевщиков, каких полно у Тернской заставы. Год назад он, однако, исчез.
Быть может, Арсен Люпен нанял его? Никаких оснований для подобного предположения не было. А если бы такое и случилось, к истории бегства заключенного ничего нового это не добавляло. Загадка оставалась по-прежнему неразрешимой. Из двадцати гипотез, претендующих на ее объяснение, ни одна не подходила полностью. Бесспорным оставался только факт бегства, необъяснимый и впечатляющий; общественность, так же как правосудие, догадывалась, что это кульминация давно готовившегося действа, включающего целую серию чудесным образом перепутанных между собой событий, развязка которых призвана оправдать справедливость высокомерного предупреждения Арсена Люпена: «Я не собираюсь присутствовать на моем процессе».
Месяц спустя, несмотря на тщательное расследование, загадка оставалась все так же неразрешимой. И разумеется, нельзя было бесконечно держать под стражей беднягу Бодрю. Судить его было бы смешно: какие обвинения можно было ему предъявить? Следователь подписал постановление о его освобождении. Но начальник тюрьмы решил установить за ним пристальное наблюдение.
Идея исходила от Ганимара. С его точки зрения, ни о сообщничестве, ни о случайности тут не могло быть и речи. Бодрю оказался игрушкой в руках Арсена Люпена, использовавшего беднягу с необыкновенной ловкостью. Бодрю освободили, но через него можно было добраться до Арсена Люпена или по меньшей мере до кого-нибудь из его банды.
В помощь Ганимару выделили двух полицейских — Фольанфана и Дьези. И вот туманным январским утром перед Бодрю Дезире распахнулись двери тюрьмы.
Вначале он как будто замешкался и пошел, не имея, видно, никакого представления, чем теперь заняться. Прошел улицу Санте, затем Сен-Жак. У лавки старьевщика он снял жилет, продал его за несколько су, надел куртку и удалился.
Бодрю перешел на другой берег Сены. Около Шатле его обогнал омнибус. Он хотел сесть в него. Но свободных мест не оказалось. Контролер посоветовал ему купить билет, и Бодрю вошел в зал ожидания.
В этот момент Ганимар подозвал своих помощников и, не отводя глаз от кассы, быстро сказал им:
— Остановите коляску… нет, две, так надежнее. Я поеду с одним из вас, мы проследим за ним.
Полицейские бросились выполнять приказ. Бодрю, однако, не показывался. Ганимар вошел в зал ожидания: никого.
— Какой же я идиот! — прошептал он. — Забыл о втором выходе.
И в самом деле, зал ожидания внутренним коридором соединялся с аналогичным помещением на улице Сен-Мартен. Ганимар кинулся туда. Добежал как раз вовремя, чтобы увидеть Бодрю на империале «Батиньоль — Ботанический сад», поворачивающем за угол улицы Риволи. Ганимар побежал и догнал омнибус. Но потерял своих агентов. Теперь придется одному продолжать слежку.
В гневе он чуть не схватил Бодрю за воротник без всяких церемоний. Разве не преднамеренно, посредством простой, но хитроумной уловки этот, с позволения сказать, кретин оторвал его от помощников?
Инспектор посмотрел на Бодрю. Тот похрапывал на лавке, и его голова раскачивалась справа налево. Рот чуть приоткрыт, на лице — немыслимо тупая гримаса. Нет, такому противнику уж никак не провести старого Ганимара. Просто ему помог случай, и все.
На перекрестке у Галери-Лафайет мужчина перескочил из омнибуса в трамвай, отправлявшийся к Ая-Мюэт. Проехали по бульвару Османа, проспекту Виктора Гюго. Бодрю вышел лишь у станции метро «Ля Мюэт». И разбитной походкой направился к Булонскому лесу.
Он переходил с одной аллеи на другую, возвращался назад, опять забегал далеко вперед.
Спустя час эти маневры, видимо, здорово утомили его. И увидев скамейку, он присел. Место это, расположенное неподалеку от Отей, на берегу маленького, затерянного среди деревьев озера, было совершенно безлюдным. Прошло полчаса. Потеряв терпение, Ганимар решил начать разговор.
Он подошел к скамье и сел рядом с Бодрю. Зажег сигарету, концом трости нарисовал несколько кругов на песке и сказал:
— Что-то не жарко.
Молчание. И вдруг в тишине раздался взрыв хохота, но хохота веселого, довольного — так смеется помирающий со смеху ребенок, когда не в силах сдержаться. Ганимар совершенно отчетливо, физически ощутил, как волосы у него встают дыбом и оттягивают кожу головы. Этот безудержный демонический смех так хорошо ему знаком!..
