— Вы из полиции?
— Теперь нет, но мне нравилось мое ремесло, и я продолжаю им заниматься… на более прибыльной основе. Время от времени выискиваю «золотоносные» дела… такие, как ваше.
— Мое?
— Да, ваше, это дело исключительно прибыльное, если, конечно, вы согласитесь быть хоть немного сговорчивым.
— А если не соглашусь?
— Придется. Вы оказались в ситуации, при которой ни в чем не сможете мне отказать.
Страх незаметно подкрадывался к Виктору.
— В чем же дело? Говорите, — попросил он.
— Хорошо, — ответил его собеседник, — покончим с этим. В двух словах скажу следующее: меня прислала мадемуазель де Сенклев.
— Сенклев?
— Наследница графини д'Андийо.
— И что же?
— А то, что мадемуазель де Сенклев поручила мне потребовать у вас черную жемчужину.
— Черную жемчужину?
— Ту, что вы украли.
— Но у меня ее нет!
— Есть.
— Если бы она была у меня, это означало бы, что я убийца.
— Вы и есть убийца.
Данэгр натужно хихикнул.
— К счастью, дражайший месье, суд присяжных был иного мнения. Все заседатели, вы слышите, признали меня невиновным. А когда совесть чиста и двенадцать добропорядочных людей относятся с уважением…
Бывший инспектор взял его за руку:
— Не разглагольствуйте, приятель. Слушайте меня очень внимательно и взвесьте мои слова, они того стоят. Данэгр, за три недели до преступления вы украли на кухне ключ от двери черного хода и заказали такой же у слесаря Утара на улице Оберкан, 244.
— Неправда, нет, — пробурчал Виктор, — никто не видел этого ключа… его не существует.
— Вот он.
Помолчав, Гримодан продолжал:
— Вы убили графиню ножом с окольцованной металлом ручкой, его вы купили на рынке у площади Республики в тот же день, когда заказывали ключ. Лезвие ножа на конце треугольное и в нем прорезан желобок.
— Вранье все это, вы говорите так, на всякий случай. Никто не видел ножа.
— Вот он.
Виктор Данэгр отшатнулся. Бывший инспектор продолжал:
— Внутри есть пятна ржавчины. Надо ли вам объяснять их происхождение?
— Ну и что из этого?.. У вас есть ключ и нож. Кто докажет, что они мои?
— Прежде всего слесарь, а затем служащий, у которого вы купили нож. Я уже освежил их память, и они непременно узнают вас, когда увидят.
Он говорил сухо и жестко, с ужасающей четкостью. Данэгра трясло от страха. Ни следователь, ни председатель суда, ни помощник прокурора не подловили его так ловко, не разобрались так основательно в вещах, которые и сам он теперь не очень четко себе представлял.
Тем не менее он опять попытался притвориться спокойным.
— Ну, если это все ваши доказательства…
— У меня осталось еще одно. Совершив преступление, вы уходили тем же путем. Но посреди гардеробной вы, в припадке страха, вынуждены были опереться рукой о стену, чтобы не упасть.
— Откуда вы это знаете? — заикаясь, пробормотал Виктор. — Никому это не известно.
— Правосудию — нет, никому из судейских не могло и в голову прийти, что надо зажечь свечу и осмотреть стены. А если бы они сделали это, то на белой штукатурке увидели бы еле заметное красное пятнышко, хотя и достаточно четкое, чтобы обнаружить на нем отпечаток подушечки вашего большого пальца, запачканного кровью, — пальца, которым вы прикоснулись к стене. А вам, наверное, известно, что в антропометрии это одно из основных средств идентификации.
Виктор Данэгр побледнел. Капли пота стекали у него со лба. Обезумевшими глазами он смотрел на странного человека, рассказывавшего о его преступлении так, будто он был тому невидимым свидетелем.
Сраженный, Данэгр, обессилев, опустил голову. Несколько месяцев он боролся против всех. Против этого человека тоже, а теперь ему казалось, что ничего уж не поделаешь.
— Если я верну вам жемчужину, — пробормотал он, — сколько вы мне за нее дадите?
— Нисколько.
— Как! Вы смеетесь! Я отдам вам вещь, которая стоит тысячи, сотни тысяч, а взамен ничего?
— Кое-что: жизнь.
Несчастный задрожал. Чуть ли не ласковым голосом Гримодан добавил:
— Послушайте, Данэгр, эта жемчужина не имеет для вас никакой ценности. Вы не сможете ее продать. Зачем же хранить ее?
— Есть перекупщики… и в один прекрасный день, за любую цену…
— В один прекрасный день будет поздно.
— Почему?
— Почему? Да потому, что правосудие займется вами, и на этот раз — вооружившись доказательствами, которые я ему предоставлю: нож, ключ, отпечаток вашего пальца… вы пропали, дружище.
Виктор обхватил руками голову и задумался. Он чувствовал, что пропал, пропал окончательно, и в то же время на него накатила огромная усталость, невероятная потребность в отдыхе и покое.
— Когда вы хотите получить ее? — прошептал он.
— Сегодня вечером, до часу ночи.
— А если нет?
— Если нет, я отношу на почту письмо, в котором мадемуазель де Сенклев обвиняет вас, обращаясь к прокурору республики.
Данэгр наполнил два стакана вином и выпил их один за другим, затем, поднимаясь, сказал:
— Оплатите счет и пойдем… мне надоело это проклятое дело.
Наступила ночь. Двое мужчин спустились по улице Лепик и пошли вдоль кольца бульваров к площади Звезды. Шли молча, Виктор выглядел очень усталым, даже сгорбился.
У парка Монсо он сказал:
— Это рядом с домом…
— Черт возьми! Перед арестом ты побывал лишь в табачной лавке.
— Мы пришли, — ответил Данэгр глухим голосом.
Они прошли вдоль садовой решетки и пересекли улицу, на углу которой находилась табачная лавка. Данэгр остановился в нескольких шагах за ней. Ноги у него подкашивались. Он упал на скамью.
— Ну? — спросил его спутник.
— Это здесь.
— Здесь! Что вы мне плетете?
— Да, здесь, перед вами.
— Передо мной! Знаете что, Данэгр, не надо…
— Повторяю вам: она здесь.
— Где?
— Между двумя булыжниками.
— Какими?
— Ищите.
— Какими? — повторил вопрос Гримодан.
Виктор не ответил.
— А! Прекрасно, ты решил поманежить меня, приятель.
— Нет… но… я ведь умру в нищете.
