В тот день Данилов в качестве подарка (он теперь частенько баловал жену различными культпоходами – театры, выставки, музеи) преподнес билеты на концерт классической музыки, проходивший не где-нибудь, а в Эрмитаже.
– Гайдн, «Прощальная»? – обрадовалась Полина. – Замечательно! Бегу надевать любимое платье!
…Осенний вечер. Дворцовая площадь в огнях. Камерная экскурсия по Эрмитажу перед началом концерта. Ночной дворец совсем не похож на дневной туристический – пустые залы, необычайно тихо.
Они застыли в галерее Рафаэля. Волшебные своды, полумрак…
Данилов неловко обнял ее и выдохнул:
– Спасибо!
Она ахнула:
– За что?
– За все!
Он сказал это очень серьезно, будто подчеркивая значимость сказанного.
Полина долго вглядывалась в темные своды галереи. Ей почему-то вспомнился день, когда после созерцания Родена они с Климовым стали любовниками… А еще вдруг вспомнился рассказ Набокова о том, как посетитель музея, выйдя в одну из дверей, оказался неизвестно в каком пространстве и времени. Что, если она, открыв ближайшую дверь, попадет в тот день с Климовым?!
– Хочешь подняться на третий этаж: импрессионисты, Роден? – спросил Данилов.
– Нет, не стоит, – испугалась она. – Идем, Иван, концерт уже начинается!
Они сидели в прекрасном зале среди величественных картин, и музыка плыла над дворцом и городом. Смахнув слезу, Полина не без удивления поняла, что вполне довольна своей сегодняшней жизнью.
* * *
Маша стремительно погружалась в депрессию. Сегодня после репетиции Палыч сделал ей замечание. Конечно, он явно не хотел ее обидеть и старался быть деликатным, но после слов режиссера Маша все равно почувствовала, как яд медленно разливается где-то внутри ее.
– Мария, что с тобой происходит? Ты стала несколько тяжеловата…. Видишь ли, роль Джульетты предполагает некое изящество… – Палыч замялся и сконфузился.
Маша сдержанно кивнула: да, мол, понимаю, приму меры. В гримерке она долго и пристально разглядывала себя в зеркало – м-да, годы, что ли, выходят на лицо? Кажется, и впрямь растолстела, на Джульетту никак не похожа, прав Палыч. И глаза грустные, потухшие… Бог с ним, с весом, а с глазами что делать?
Из театра она вышла совершенно понурая и вдруг, надо ж такому случиться, увидела Сашу! Они не встречались с того самого дождливого вечера, когда Маша караулила Бушуева у его парадного. Ей, конечно, часто хотелось вновь отправиться к тому дому или позвонить Саше, сделать что угодно, лишь бы вернуть его. Но всякий раз Машу останавливал страх вновь увидеть холод и безразличие в его глазах, как это было в тот вечер.
И вот, пожалуйста, – нежданная встреча! Саша эффектно вышел из дверей ресторана под руку с блондинкой неприлично модельной внешности. Ему и надо-то было пересечь всего пару метров до припаркованной напротив машины, но прошлое неминуемо настигло его. Увидев Машу, Бушуев смутился, сбивчиво пробормотал невнятное приветствие, поскорее запихнул блондинку в автомобиль и попытался сбежать от прошлого.
Придя домой, Маша первым делом бросилась к зеркалу и разревелась.
– Что с тобой, Маруся? – испугалась Татьяна.
Маша ответила, что видела Сашу.
– А чего ревешь? – спросила Татьяна.
Сквозь слезы Маша призналась:
– Потому что выгляжу черте как. И вообще… Толстая!
Татьяна растерялась, пробормотала:
– Маша, ты у нас такая красавица!
– Прекрати, Таня! Знаешь, с какой он девицей был! Ноги – во! Сиськи – во! Одним словом, блондинка!
– Мало ли с кем он был… А любит-то тебя!
– Вот у меня где ваша любовь! – закричала Маша.
У нее началась натуральная истерика.
– Что я хорошего от этой любви получила? Пусть бы он не любил меня, но был рядом! Понимаешь?
Татьяна только горестно вздохнула.
…Маша накрыла праздничный стол: бутылка хорошего вина, фрукты, торт. Она зажгла свечи, поставила в вазу влажные хризантемы. Как-никак праздник – Сашин день рождения. Может она, в конце концов, отметить день рождения любимого мужчины?! И неважно, что его давно след простыл, Маша-то все помнит, у нее вполне хватит сил любить за двоих.
Она налила вина и задумалась: где сейчас Саша, с кем? С блондинкой, брюнеткой, а может, рыжей? Впрочем, не все ли равно… Она включила диск с песней, которую любил Саша. Чистая лирика: сирень, стрижи, льняные локоны и нежный бессвязный лепет полночных откровений… Маша всплакнула, выпила еще вина и вслух, как если бы Саша сейчас ее слышал, поздравила его и пожелала счастья без примесей чего-то «грустного» и много новых хороших стихов.
Дверь распахнулась. В комнату вошла вернувшаяся с работы старшая сестра.
– Ты чего? – испугалась Татьяна, увидев Машу с полупустой бутылкой наедине. – Тихое пьянство?
Маша пожала плечами.
– Почему такая грустная, Маруся?
– Потому что все проходит!
– Все пройти не может. То, что было однажды, не может исчезнуть бесследно, – печально улыбнулась Татьяна.
Маша усмехнулась:
– Но я не могу найти утешение в этом! Хотя стараюсь… Часто роюсь в воспоминаниях, перебираю их, как книгу или фотоальбом. Помнишь лето, когда мне исполнилось девятнадцать? В то лето я была так фантастически счастлива, что его тепло и свет до сих пор освещают мою жизнь.
– Машенька, у тебя впереди много счастливых лет и солнечного света. Тебе рано жить воспоминаниями. Но я понимаю, о чем ты говоришь…
Сестры помолчали, потом старшая спросила:
– Как дела в театре, Маруся?
– Хорошо. Палыч дает мне лучшие роли. Скоро едем на театральный фестиваль в Москву. Почетно, престижно и вроде должно радовать!
– Я тебя поздравляю!
– Спасибо, – Маша горестно вздохнула, – хотя меня это не радует. Я давно ни в чем не вижу смысла.
– Так уж категорически ни в чем?
– Да. Именно. Вот послушай стихи моего любимца Введенского:
…значит, Бог меня лишил
воли, тела и ума.
Ко мне вернулся день вчерашний.
В кипятке была зима,
В ручейке была тюрьма,
Был в цветке болезней сбор,
Был в жуке ненужный спор.
Ни в чем не увидел смысла.
Бог, ты может быть отсутствуешь?
– Но это страшные стихи, Маруся! – ужаснулась Татьяна.
В ответ Маша лишь пожала плечами.
* * *
Татьяна подготовила восторженную рецензию на роман Сергея Листика, в которой написала, что это явление в литературе, и отправилась с нею к главреду.
