— Вам что-нибудь нужно? Зачем вы сами пришли, я бы все
подала!
— Ничего страшного, — улыбнулся Дронго, проходя к столу,
рядом с которым стояло несколько стульев. — Садитесь, пожалуйста, мне нужно с
вами переговорить.
Мина-ханум, недоверчиво глядя на незнакомого гостя, села на
стул. Она была в темно-синем платье. Фартук она сняла и положила на спинку
другого стула.
— Извините, что я отвлекаю вас от работы, — начал Дронго, —
но я хотел бы поговорить с вами о вчерашнем убийстве.
— Такое страшное несчастье, — вздохнула она, — кто мог
подумать! Парвиз был молодой и очень известный журналист. Такое несчастье для
всей семьи…
— Вы его хорошо знали?
— Не очень, они ведь не жили рядом с нами. Здесь жил его
старший брат Надир со своей семьей. Но я хорошо знаю их маму Арзу-ханум. Такая
прекрасная женщина…
— Парвиз здесь часто появлялся?
— Не часто. Он иногда приезжал к своему старшему брату
Надиру. Хотя очень редко. Раза два или три. Когда собирались гости, нас
приглашали помочь — меня и кухарку с соседней дачи.
— А почему ее не было вчера на даче?
— Она поехала в город к своему внуку. Эсмира-ханум отпустила
ее заранее. На два дня.
— И вы остались одна на три дачи?
— Ничего страшного. На соседней даче, кроме хозяйки, никого
не было, а на третьей оставались мать и жена бедного Парвиза. Поэтому я
помогала всем, кто меня просил.
— Вчера вы ходили на другие дачи?
Женщина нахмурилась. Она была богобоязненным человеком и
считала, что ложь не только унижает говорившего, но и является большим грехом.
Поэтому она молчала. Дронго терпеливо ждал.
— Ходила, — сообщила наконец Мина-ханум. — Меня вчера
полицейские тоже спрашивали. Я сказала, что ходила помогать готовить долму.
— Когда это было?
— Днем. В три часа или в половине четвертого.
Долмой называется национальное блюдо, состоящее из бараньего
фарша, уложенного вместе с рисом в виноградные листья. По правилам кулинарного
искусства, каждая долма должна быть очень небольшого размера, примерно на
пол-листа, в который заворачивался фарш.
— Когда вы вернулись? — поинтересовался Дронго.
— Через час, — сообщила женщина, чуть нахмурившись. Он
почувствовал, что она почему-то нервничает.
— Вы знали про открытые калитки?
— Конечно, знала. Мы ведь столько ходили друг к другу! Дома
так построили, чтобы их охранять по заборам. А внутри охранять не нужно, все
жили как родные. — Сказав последние слова, она опустила глаза, словно
раскаиваясь, что говорит неправду.
— Возвращаясь, вы никого не видели? — поинтересовался
Дронго.
— Никого, — сказала она с заметным усилием.
— А когда туда шли, тоже никого не встретили?
— Простите меня, — вздохнула кухарка, — я не хочу вас
обманывать. А правду говорить я вам тоже не хочу. Простите меня и не задавайте
мне больше вопросов. Я и так вчера солгала в присутствии Анвера-муэллима, когда
полицейские меня спрашивали, кого я видела. Я сказала, что никого, и они меня
отпустили.
— Вы разговаривали с ними в присутствии хозяина дома? —
догадался он. Полицейские явно допустили ошибку.
— Да, — вздохнула она, — мне очень трудно говорить неправду.
Я так привязана к этому дому, к его детям…
— Именно поэтому вам лучше говорить правду.
— Нет, — сказала она решительным голосом. — Я не стану
больше ничего говорить. Пусть меня накажет Аллах, но я не буду вам ничего
рассказывать. Я не хочу никого обманывать, а правду я вам все равно не скажу.
— Тогда обвинят Анвера-муэллима в убийстве своего
двоюродного брата, — спокойно произнес Дронго.
— Что вы такое говорите? — запричитала кухарка. — При чем
тут несчастный Анвер-муэллим. Он такой хороший человек! Немного деньги любит,
но для мужчины это не такой страшный грех. Зато семью содержит, жену и двоих
мальчиков. И другому мальчику помогает от первой жены.
— Кроме него, на даче не было других мужчин, — пояснил
Дронго. — Охранники сидели в своей комнате и следили за подъезжающими машинами.
Вчера Анвер-муэллим вернулся домой днем и был единственным мужчиной на дачах в
момент убийства.
— Нет, не единственным, — возразила Мина-ханум, — еще
водовоз приезжал. И водитель Рагима Самедова, его зовут Бахрам.
— Когда приезжал Бахрам?
— Днем. Вместе со своим хозяином. Они приехали и сразу
уехали. Я видела, как они уезжали.
— Анвер-муэллим был дома?
— Нет, он с ними приехал. Ой, — испугалась кухарка, — он
просил меня не говорить про это. Вы никому не рассказывайте.
— Не расскажу, — пообещал Дронго. — Кто еще мог быть на
ваших дачах?
— Больше никого, — твердо заявила она. — Здесь больше никого
не было.
— Парвиз вчера не ездил на работу, а остался на даче. Вы не
знаете, почему он вдруг оказался на соседней даче, а не на той, где он жил со
своей матерью?
— Не знаю, — снова помрачнела она, — ничего не знаю. Мать
его очень хорошая женщина. И жена прекрасная. Только он вчера не захотел на
работу ехать и остался дома.
— И никуда больше не выходил?
— Может, и выходил, — неожиданно сказала она. — Только
теперь люди его судить не должны. Он уже поменял этот дом на другой мир, и мы
не вправе говорить о нем ничего плохого.
— Теперь давайте начнем снова и по порядку. Я уже объяснил
вам, что пострадает Анвер-муэллим, если вы мне не поможете. И потом, подумайте
сами, Мина-ханум, разве я стал бы сюда приезжать так поздно вечером, если бы не
был другом вашей семьи? Я даже ваш дальний родственник. Можете пройти в
гостиную и узнать у самого Анвера, правду я говорю или нет. У меня конкретная
задача — помочь этой семье. Все, что вы мне скажете, останется у меня в памяти,
и никто об этом не узнает.
— Вы действительно их родственник? — переспросила упрямая
кухарка.
— Можете выйти и спросить, — предложил Дронго. — Если бы я
был посторонним, я бы постеснялся так поздно приехать и беспокоить хозяев, на
которых свалилось такое большое горе. Подумайте сами. Мы говорим уже минут
двадцать, а они не заходят к нам на кухню. Значит, они сами разрешили мне
поговорить с вами.
Кухарка все еще колебалась.
— Решайтесь, — уговаривал ее Дронго, — я никому не расскажу
про ваши слова. Но мне важно знать, что здесь случилось.
