10
В аэропорту Дубровин собрался было ехать в Москву автобусом, но передумал и взял такси (не первое и не второе из свободных). Негодяи, способные уничтожить самолет со всеми пассажирами, не преминут взорвать и автобус. Зачем же подвергать опасности жизнь многих людей?
Самым естественным и логичным поступком Дубровина по прибытии в Шереметьево-2 явился бы телефонный звонок. Достаточно было представиться… И его бы встретили. Но так мог поступить кто угодно, но не Дубровин. Только не он. Предполагая, что по-прежнему представляет собой мишень для могущественных и безжалостных врагов, он ни на секунду не помыслил о том, чтобы подставить под пули своих товарищей. Ведь не БТР за ним пришлют и не президентский эскорт – а впрочем, в некоторых случаях не спасают броня и квалифицированные секьюрити. И никакая сверхважная информация не оправдывает трусливой готовности рискнуть жизнями других ради собственной. Здесь, правда, начальство не согласилось бы с Дубровиным, но таково было его глубочайшее убеждение, не подверженное сомнениям и глухое к доводам холодного рассудка. Едва ли его осудил бы тот, кто помнит, сколь многие после драки мотивировали свое преступное малодушие ссылками на интересы общества, народа, государства… Чуть ли не Вселенной. Тот, кто помнит, сколь многие хладнокровно решали арифметическую задачу: каким количеством человеческих единиц (тех единиц, что самоотверженно прикрывали тебе спину в бою!) допустимо пожертвовать во имя спасения – теоретического, когда-нибудь в будущем – большего количества других человеческих единиц.
Но не исключено, что даже Дубровин взялся бы за решение такой арифметической задачи, если бы знал, какой чудовищный жребий готовят Земле обезумевшие от жажды власти хозяева Фоксхола… Однако он этого не знал, и для него информация о Фоксхоле, хоть и обладала высокой значимостью, все же не была вестью о грядущей глобальной катастрофе.
В пути, постоянно присматриваясь к машинам на дороге в напряженной готовности действовать по обстоятельствам, Дубровин обдумывал форму своего доклада. Он решил рассказать о Тейлоре все, начиная с подозрений Конуэя вплоть до того момента, когда Тейлор похитил Дубровина-Брента. Вот тут о многом придется временно умолчать – и о том, где проходил допрос, и о том, как Тейлор объяснял причину организации диверсии со спутником. Что же касается Ключа, Дубровин придумал приблизительно такие формулировки: «Не имея намерения отпускать меня живым, Тейлор не стал скрывать побудительных мотивов расправы со „Скай Скрутинайзером“. Перед вами предмет, который он называл Ключом – не знаю, почему так. По его утверждениям, это сложное технологическое устройство, работе которого могло каким-то образом помешать излучение установленной на спутнике аппаратуры. Исследуя Ключ, необходимо соблюдать сугубую осторожность – как я понял из намеков Тейлора, Ключ или то, что с ним связано, может представлять огромную опасность при определенных условиях».
Далее Дубровин намеревался снова излагать слегка отредактированную версию подлинных событий – бегство, нападение на него в его вашингтонском доме… В такой упаковке информация о Ключе заставит отнестись к ней со всей серьезностью. Из-за ерунды не взрывают спутники стоимостью в миллиард долларов, из-за ерунды не покушаются на жизнь сотрудников АНБ.
Пока так… А когда прояснится сущность Ключа, Дубровин расскажет и остальное, и никто не поставит ему в вину вынужденную ложь.
Уже в Москве Дубровин несколько раз менял такси, называя произвольные адреса. Со Смоленского бульвара он ехал на Большую Ордынку, оттуда на другой машине на Воздвиженку, затем на Котельническую набережную и Малую Трубецкую… Этими хаотичными передвижениями он увеличивал риск покушения, но, оставаясь разведчиком-нелегалом (в отставку его пока что не отправляли), он не мог допустить, чтобы возможный хвост отфиксировал конечную цель его блужданий по Москве.
На Малой Трубецкой Дубровин отпустил такси. Было очень холодно; с неба сыпал отвратительный снегодождь. Невольно вспоминалась знаменитая песня Криса де Бурга о Москве «Лунный свет и водка», особенно жалобные строчки: «И здесь такой холод… Такой проклятый холод!» Дубровин зябко кутался в плащ, однако волшебным образом он не ощущал ни усталости, ни разбитости. Половину пассажиров злополучного рейса развезли по больницам для реабилитационной помощи, двум третям оставшихся медицинская помощь была оказана на месте. Дубровин попал в число наиболее стойких, кому не понадобились ни инъекции, ни горячий чай. Может быть, оттого, что его невозможная миссия подходила к концу…
Свернув на улицу Ефремова, Дубровин прошагал мимо станции метро и оказался в переулке Хользунова, потом в Оболенском и Олсуфьевском. Машин тут почти не было, кроме нескольких, сиротливо мерзнущих на обочине. Дубровин двигался дальше, потому что ему требовалось новое такси, теперь последнее, чтобы отвезти его к хорошо знакомому хмурому зданию…
За спиной Игоря Борисовича послышался шорох шин. Он обернулся в надежде, что его подберет такси или частник, но это был большой черный джип. Лакированный кузов, наверное, сверкал при солнечной погоде, а сейчас его усеивали бесчисленные мелкие капли. За темными стеклами разглядеть что-либо было невозможно.
Скорость джипа, очевидно, была довольно высокой, но Дубровин видел его как в замедленных кадрах фильма (так в кинолентах изображают сны). Когда лишь считанные метры отделяли джип от одинокого прохожего, переднее боковое стекло начало опускаться.
Это абсурд, беспомощно подумал Дубровин. Он проверялся профессионально, и они не могли его выследить… Но вот же ствол автомата в открытом окне!
Ни сопротивляться, ни убежать нельзя. Оружия нет – как бы он провез пистолет в самолете? – а кинуться прочь попросту некуда. Перекрестки слишком далеко, и до ближайшего двора он добежать не успеет… Значит, все? Мишень на полигоне?
В долю секунды Дубровин принял решение – то единственное, какое только и могло спасти его жизнь. Он швырнул чемодан в первое попавшееся незарешеченное окно и в фонтане осколков нырнул вслед за ним. Простучала автоматная очередь. Правую руку Дубровина обожгла хлестнувшая боль. Он упал на пол, перевернулся через голову и вскочил, прижавшись к стене у окна.
Он находился в комнате обычной московской квартиры, где хозяева, к их счастью, отсутствовали. Град пуль снаружи крушил мебель, взрывал электрические лампы в люстрах и бра, прошивал репродукции картин. Несколько пуль попало в напольные часы, брызнули в разные стороны стрелки, зубчатые колесики, металлические цифры.
Торопливые мысли лихорадочно метались в мозгу Дубровина. Вообще-то, наемные убийцы, как правило, стараются поскорее испариться с места преступления, но ЭТИМ нужен Ключ… Стоп. А откуда им известно, что Ключ у Дубровина при себе? Это им известно наверняка. Предположения, даже хорошо обоснованные, их не устроили бы, тогда они попытались бы похитить, допросить Дубровина. Если на то пошло, они не заминировали бы самолет, не зная точно, где находится Ключ. Значит… О, в другой ситуации Дубровин рассмеялся бы! Ну конечно же. Вероятно, Ключ, помимо других своих достоинств, служит интерактивным радиомаяком. Едва ли очень надежным – ведь те двое, что напали на Дубровина в Вашингтоне, расспрашивали о Ключе. Но потом радиомаяк сработал как полагается. И Дубровин отлично помог преследователям выбрать удобный момент, петляя по Москве с маяком в кармане… Да, он не был безупречным компьютером, автоматически просчитывающим все на свете, такие люди существуют только в романах и голливудских блокбастерах И вот он стоит безоружный у стены в невесть чьей квартире, а в разбитые окна уже врываются убийцы…
