Разумеется, газеты на нее бы накинулись, узнав, что она
одурачила их своим рекламным трюком, но это уж не мое дело. Им пришлось бы
вернуть ей три тысячи баксов, и я положил бы их себе в карман.
– А что стало с Ирвином Виктором Фордайсом? – спросил
Мейсон.
– Об этом лучше спросите у кого-нибудь другого. Я ничего не
знаю на этот счет. Все, что мне известно, – это то, что он здорово взбесился,
когда узнал, что Джилли его запродал и стал шантажировать семью. А потом,
похоже, он просто решил сделать ноги. Его можно понять. Было ясно, что рано или
поздно дело о шантаже попадет в полицию, они разузнают, откуда все пошло, и,
поскольку у полицейских есть на него зуб, он почел за лучшее проявить
благоразумие и смыться раньше, чем за него возьмутся.
– Что вы имеете в виду, говоря, что у полицейских есть на
него зуб?
– Я имею в виду то, что говорю. Он засветился на ограблении
заправочной станции, и полиция его разыскивает. Когда он увидел, что письмо с
угрозами напечатано в газетах, то понял, что запахло жареным и пора
сматываться.
– Вы когда-нибудь говорили с ним об этом?
– Я вообще никогда с ним не разговаривал, – опешил Келси. –
Я знал, как он выглядит, потому что он жил в том же доме. Но это был друг
Джилли, а не мой. Мы с ним не были даже знакомы.
– Однако Джилли был с вами знаком.
– Конечно, он был со мной знаком. У меня есть кое-какая
репутация… Не хочу вдаваться в детали, но Джилли решил шантажировать Бэнкрофтов
и думал, что я могу ему подсказать, как это лучше сделать.
– И вы ему подсказали?
– Я этого не отрицаю.
– И вы были в комнате Джилли в тот вечер, когда его убили?
– Да, был. Незадолго до семи часов. Где-то между половиной
седьмого и семью часами.
– Что он делал в это время?
– Я же вам сказал, он обедал, причем заглатывал все очень
быстро, потому что торопился уйти. Он сказал, что у него все на мази, что он
получит три штуки баксов вместо тех денег, которые тогда на озере утекли у нас
между пальцев, и что вернется не позже полуночи. Как я уже говорил, он ел
консервированную свинину и хлеб.
– А кофе? – спросил Мейсон.
– Нет, у него было молоко. Он не любил пить кофе по вечерам.
Наверное, пил его утром. Я уже сказал вам, мистер Мейсон, что он не был моим
партнером: он был просто… Короче говоря, он обратился ко мне за помощью, вот и
все.
– Стало быть, потом вы отлучились по своим делам. В котором
часу вернулись?
– Я не знаю. Наверное… ну, где-нибудь часов в девять или в
половине десятого.
– И после этого вы все время оставались в своей комнате?
– Нет. Я заглядывал к Джилли – раз десять, наверное, – чтобы
посмотреть, не вернулся ли он к себе.
– Вы заходили к нему в комнату?
– У меня нет ключей. Дверь была заперта. Я смотрел, нет ли
внутри света, а в первом часу ночи решил к нему постучать, подумав, что, может
быть, он уже вернулся, но не зашел ко мне, а сразу лег спать. Потом, где-то
около часа ночи, попробовал еще раз. К этому времени я уже не сомневался, что
он снова меня обманул, прикарманил три штуки и слинял. Меня это не особенно
расстроило. Я подумал, что сам сумею о себе позаботиться, раз уж меня
угораздило связаться с этой дешевкой Джилли.
– И как вы собирались о себе позаботиться?
– Ну, во-первых, я уже говорил, что хотел заставить Еву
Эймори подписать заявление насчет рекламного трюка. Отсюда следовало, что она
имеет право на эти деньги. Полиция вернула бы их ей. Я знал, что Бэнкрофты не
станут поднимать шум и заявлять, что деньги их, ведь тогда им пришлось бы
объяснить все насчет шантажа, а этого они не могли себе позволить. Так что я
думал, что здесь все в порядке. Джилли мог меня надуть и взять три штуки, а я
надую его и возьму другие три штуки, так что получается поровну. Потом я хотел
серьезно взяться за это дело с шантажом и повести его как следует. До сих пор
были только пробные шаги. Я собирался вытянуть из Бэнкрофтов не меньше десяти
штук. А потом добрался бы до Джилли и заставил бы его выплатить мне половину
того, что он у меня стянул.
– А как начет половины того, что вы у него стянули? –
спросил Мейсон.
– То, чем я занимался с Евой Эймори, отдельная история. Он
не имеет к ней никакого отношения.
– И как же вы собирались отобрать у него половину тех трех тысяч
долларов, которые он получил от ответчицы?
– Разные есть способы, – помедлив, ответил Келси. – В моем
бизнесе всегда нужно иметь такие средства, чтобы человек, который тебя обманул,
потом за это заплатил.
– А какой у вас бизнес? – спросил Мейсон.
Келси улыбнулся и сказал:
– Мы вернулись к тому, от чего ушли. Я уже сказал, что не
собираюсь обсуждать свой бизнес. Мне обещали иммунитет только за одно
конкретное дело, о котором идет речь.
– И вы получили за него иммунитет.
– Совершенно верно.
– Дав показания, которые смогли выдержать перекрестный
допрос, – сказал Мейсон.
Келси ответил:
– Вы пытаетесь подловить меня, мистер. Я рассказываю вам
правду, а вы хотите найти какую-нибудь мелочь, на которой меня можно поймать.
Но я не такой дурак, чтобы договариваться с окружным прокурором, а потом все о
себе разбалтывать и добровольно совать голову в петлю. Если мои показания
окажутся достоверными, я получу иммунитет. Если нет, я его не получу. О Келси
можно говорить много всяких вещей, но никто не скажет, что он такой болван,
чтобы не знать, с какой стороны хлеба намазано масло.
– Следовательно, вы очень заинтересованы в том, чтобы против
ответчицы в этом деле было вынесено обвинительное заключение, – подытожил
Мейсон.
– Я очень заинтересован в том, чтобы в своих показаниях
говорить чистую правду, – ответил Келси. – Мне все равно, какие последствия это
будет иметь. Если после этого миссис Бэнкрофт признают виновной в убийстве, что
ж, значит, ей не повезло. Все, что меня заботит в этом деле, – это рассказать
правду, и меня совсем не интересует, кому это может повредить.
– Стало быть, вы знали, что Джилли собирается отправиться в
яхт-клуб на встречу с миссис Бэнкрофт?
– Я знал то, что он мне сказал.
– И когда он не вернулся, вы не предприняли никаких попыток
самому поехать в этот клуб и попробовать его там разыскать?
– Нет. Я оставался дома и ждал, когда он придет домой. Я дал
ему достаточно шансов, чтобы вести со мной честную игру.
– А если бы он отдал вам половину тех трех тысяч долларов,
вы бы отдали ему половину других трех тысяч, которые вы собирались получить от
Евы Эймори?
