Командир наблюдал за их действиями и вовсе не собирался просить разрешения на всплытие. Ради покойника не выполнить боевую задачу – за это его по головке не погладят. Но сейчас Вите некогда об этом думать.
– Костя, во время операции ты будешь дышать вот этой штукой.
Портативное дыхательное устройство представляло собой обычную гармошку, с помощью которой в легкие нагнетался воздух. Косте придется качать ее вручную часа два. «Пожалуй, надо организовать ему замену», – подумал Витя.
Появились начхим с боцманом, испуганно встали в углу. По расписанию Вадим Петрович, начхим, должен быть Витиным ассистентом, а боцмана он позвал потому, что тот был самым сильным человеком в экипаже. «Главное – сохранять спокойствие», – сказал себе Витя. Пусть все думают: он знает, что делает.
– Костя, всем стерильные халаты и перчатки! Ты стол собрал? Молодец. Я интубирую, ты одеваешь ассистентов и кладешь халат с перчатками мне. Я сам оденусь. А ты сразу начнешь качать.
Он взял ларингоскоп, максимально разогнул больному шею и встал в фирменную позу анестезиолога, работающего на операционном столе старого образца, – колени чуть согнуты, торс откинут назад, а плечи ссутулены. Приходится выгибаться, если отсутствует регулировка высоты и нельзя поднять стол до уровня своих глаз. Витя интубировал трахею всего трижды в жизни, но надеялся не промахнуться. Прицелившись, он мягко протолкнул трубочку за голосовую щель, надул манжетку и подключил дыхательное устройство.
– Давай, Костик!
Он нырнул в стерильный халат, надел перчатки, обработал грудь антисептиком и взял скальпель.
– Костя, открой еще пакет с материалом и брось тряпок под ноги. Отсоса нет, сейчас кровь на нас польется. В обморок не падать! – Резким движением он рассек кожу и мышцы по межреберью.
В плевральной полости скопилось огромное количество крови, литров десять, как со страху показалось Вите. Она рекой полилась через края раны. Методично убирая сгустки, он прикидывал, обнаружит ли он источник кровотечения раньше, чем наступит биологическая смерть. Прямой массаж сердца не спасет, ведь сосудистое русло – пусто, консервированной крови нет, а на одних растворах такую кровопотерю не восполнишь.
Вскоре стало ясно, что произошел редчайший случай – отломок ребра пробил левый желудочек сердца. Витя никогда не видел этого раньше, да и в литературе встречал только намеки, что такое в принципе может быть.
– Держите крючки изо всех сил! – приказал он боцману. – А вы, Вадим Петрович, прижимайте дырку пальцем, пока я заряжаю иглодержатели.
Кроме отверстия, проделанного острым фрагментом кости, сердечная мышца пострадала от ушиба, поэтому шить надо было очень осторожно.
– Костя, передавай управление дыханием Вадиму Петровичу, а сам давай капельницы подключай. Коли в обе руки. И открой-ка мне набор для местной анестезии, там банка есть, я попробую из плевральной полости крови начерпать. Мы ее через марлю пропустим и обратно ему прокапаем.
Чтобы нитки держали, Витя дополнительно укрепил линию швов участком перикарда. С помощью банки удалось набрать около трехсот граммов крови – мало, конечно, но все же лучше, чем ничего. Санинструктор наладил внутривенное вливание, пустив растворы с максимальной скоростью. Обескровленное тело жадно принимало жидкость, и сердце, поначалу еле-еле трепыхавшееся под Витиными руками, стало сокращаться увереннее.
– Может, и выскочит, – буркнул Витя. – Отпустите крючки!
Боцман держал так старательно, что от напряжения у него свело пальцы, – Витя сам вынул крючки из его рук.
Закрытие раны шло медленнее, чем в нормальных условиях, потому что приходилось и шить, и вязать узлы самому. А ведь они не дали пациенту наркоза – не было препаратов, да Витя и не умел его давать. Перед началом и во время операции он колол промедол с реланиумом, но основной расчет делал на глубокий шок. А если парень придет в себя? Новокаин использовать нежелательно, ибо он понижает давление.
Нужно спешить. Витя шил, как робот, отвлекаясь только на то, чтобы указать Косте, какой поставить раствор.
– Авантюра, – буркнул он, завязывая последний шов на коже. – Не операция, а черт знает что. Теперь нужно немедленно передать его в госпиталь.
Витя попросил начхима узнать насчет всплытия. Сам он не мог отойти от пациента.
Он посмотрел на горку тампонов в тазу. Верхние, использованные в конце операции, были совсем бледные. Гемоглобин не больше сорока. Если в течение шести часов не перелить кровь, парень, может быть, и выживет, но пройдет через тяжелые гнойные осложнения.
Витя сменил Костю у дыхательного аппарата. Тот, тяжело вздыхая, принялся заталкивать использованное белье и тампоны в мешки для мусора. Потом вышел и вернулся с охапкой одеял.
– Правильно, – кивнул Витя, – я и не догадался, что его нужно согреть.
– Ой, блин, это же мне все мыть…
– Не ной, Костя, поставь еще глюкозу, или нет, лучше физраствор. Неизвестно, что у него с сахарами сейчас.
Витя прислонился к стене и оглядел растерзанный медпункт. Вскрытые упаковки со стерильным материалом, распахнутые шкафчики, залитый кровью пол… К выходу тянулась густая цепочка кровавых следов – новоявленные медики были в шоке и, естественно, под ноги не смотрели.
– Растащат сейчас кровищу по всей лодке! – вдруг весело сказал Костя. – А если у него гепатит, допустим? Или, не дай Бог, СПИД?
Заглянул командир.
– Операция закончена, – доложил Сотников. – Но я не могу пока отойти от больного.
– Да, Виктор Сергеевич, удивил ты меня! – сказал командир. – Я-то думал, ты обычный флотский мудила.
– Уж извините, Андрей Петрович! – съязвил Витя, которым овладела тупая эйфория – специфическое состояние, возникающее после рискованного предприятия, закончившегося удачно.
– Проблем с аварийным всплытием нет. Координаты нам дали, санавиацию высылают, через час его передадим.
Штурман выжил, и Вите объявили благодарность. Он посчитал, что на этом тема закрыта, но вдруг выяснилось, что отец штурмана – большой армейский чин. Благодарный папа прикатил к Сотникову в общежитие, где тот делил комнату еще с тремя одинокими офицерами, и выразил полную готовность явить себя в роли доброй феи.
Витя стал отказываться, но отец штурмана заявил, что не имеет права гноить такое дарование на лодке, поскольку это недальновидно и бесхозяйственно. Предложил выбрать любой госпиталь, и Витя попросился обратно на свою кафедру детской хирургии.
Через три недели его оформили в адъюнктуру.
«Лучше бы я плавал», – думал он после месяца работы.
Тяжело было вернуться туда, где он был так счастлив! Жить в общежитии, в том же корпусе, каждый день проходить мимо КПП, где они с Аней пили чай из одной кружки…
Он очень тосковал по жене.
